Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953

Робертс Джеффри

Сложно сказать, осознавал ли Сталин происходящее в полной мере, но он явно был в курсе и даже приносил извинения за действия своих солдат. В марте 1945 г. он сказал представителям делегации из Чехословакии: «Все хвалят нашу Красную Армию. Да, она это заслужила. Но я хотел бы, чтобы наши гости, будучи очарованы Красной Армией, не разочаровались бы потом. Дело в том, что сейчас в Красной Армии находится около 12 млн человек. Эти люди далеко не ангелы. Эти люди огрубели во время войны. Многие из них прошли в боях 2000 километров: от Сталинграда до середины Чехословакии. Они видели на своем пути много горя и зверств. Поэтому не удивляйтесь, если некоторые наши люди в вашей стране будут держать себя не так, как нужно. Мы знаем, что некоторые, малосознательные солдаты пристают и оскорбляют девушек и женщин, безобразничают. Пусть наши друзья-чехословаки знают это сейчас, для того, чтобы очарование нашей Красной Армией не сменилось бы разочарованием»31.

Еще более откровенно Сталин высказывался по этому поводу в разговоре с Тито и

югославскими товарищами в апреле 1945 г.: «Вы, конечно, читали Достоевского? Вы видели, какая сложная вещь человеческая душа, человеческая психология? Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда – тысячи километров по своей опустошенной земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально? И что страшного в том, если он пошалит с женщиной после таких ужасов? Вы Красную Армию представляли себе идеальной. А она не идеальная и не была бы идеальной… Важно, чтобы она била немцев…»32

Впрочем, лояльность Сталина имела свои пределы – особенно когда бесчинства красноармейцев вели к уничтожению того немного, что осталось от ценной экономической инфраструктуры Германии, от тех трофеев, которые Советский Союз надеялся получить в виде репарационных выплат. Одним из способов, которым Сталин дал сигнал прекратить вымещение обид, стала публикация в газете «Правда» от 14 апреля 1945 г. статьи с критикой советского писателя Ильи Эренбурга, который во время войны стал известен своей мощной пропагандой ненависти к немцам. Многие произведения Эренбурга были опубликованы в «Красной звезде», газете Красной Армии. Георгий Александров, начальник советского управления агитации и пропаганды, писал в статье, озаглавленной «Товарищ Эренбург упрощает», что было бы ошибкой рассматривать всех немцев одинаково и что нужно отличать Гитлера и нацистов от немецкого народа. Советский народ, писал Александров, не враг немцам, и утверждать обратное – значит играть на руку нацистской пропаганде, которая старается разрушить альянс СССР с Западом33. Эренбург не собирался раскаиваться и ответил Александрову в личном письме: «Иной читатель, прочитав Вашу статью, сможет сделать вывод, будто я призывал к поголовному истреблению немецкого народа. Между тем я, разумеется, никогда к этому не призывал, и это мне приписывала фашистская немецкая пропаганда. Я не могу написать хотя бы одну строку, не разъяснив так или иначе этого недоразумения. Как Вы увидите, я сделал это не в форме возражения, а приведя цитату из моей прежней статьи. Здесь затронута моя совесть писателя и интернационалиста, которому отвратительна расовая теория…»34

Изнасилования, совершенные красноармейцами, ужасны, однако их общественно-политический резонанс не следует преувеличивать. В 1945 г. Красной Армией восхищались во всех странах антигитлеровской коалиции, говоря, что она избавила Европу от варварства фашистов. Эта армия жестоко сражалась с беспощадным врагом, но за это большинство людей не судили ее, а благодарили. Внимание общественности больше привлекали не предъявляемые нацистскими пропагандистами обвинения в массовом насилии (об этом они предупреждали еще до того, как Красная Армия пересекла границу Германии), а кинохроники лагерей смерти СС в Польше и их несчастных оставшихся в живых пленников, «освобожденных» советскими войсками в начале 1945 г. Первым из нацистских лагерей смерти, захваченных Красной Армией, в июле 1944 г. стал Майданек. В конце января 1945 г. красноармейцы захватили Освенцим, а затем лагеря в Белжце, Хелмно, Собиборе и Треблинке – и там перед их глазами предстали, наверное, самые ужасающие тюрьмы за всю историю человеческой цивилизации.

Несомненно, для Сталина это было время величайшего личного триумфа, но он, как всегда, был не удовлетворен: когда Гарриман поздравил его с тем, что советские войска дошли до Берлина, он напомнил послу, что «царь Александр дошел до Парижа»35.

7 мая немцы окончательно сдались, хотя договор о капитуляции Жуков подписал в Берлине лишь на следующий день. В результате празднование Дня Победы в Советском Союзе состоялось на день позже, чем в Великобритании и США. Александр Верт так вспоминает этот день в Москве в 1945 г.: «9 мая 1945 г. в Москве было незабываемым днем. Мне еще не приходилось видеть в Москве, чтобы так искренне и непосредственно выражали свою радость два, а может быть, и три миллиона людей, заполнивших в тот вечер Красную площадь… Люди танцевали и пели на улицах; солдат и офицеров обнимали и целовали… они были так счастливы, что им не нужно было даже напиваться, и молодые люди мочились на стены гостиницы «Москва» на широкие тротуары прямо на глазах у снисходительных милиционеров. Ничего подобного этому в Москве никогда не было. На какое-то время Москва отбросила всякую сдержанность. Такого эффектного фейерверка, как в тот вечер, мне еще не доводилось видеть»36.

В своем выступлении по случаю великой победы Сталин подчеркнул, что поражение Гитлера означает свободу и мир между народами и указал на то, что целью Германии было расчленить Советский Союз, отделив от него Кавказ, Украину, Белоруссию, Прибалтику и другие территории37. Слова Сталина об угрозе, которую война представляла для СССР как для многонационального государства, можно противопоставить его следующему выступлению, посвященному войне, в котором он особенно подчеркивал вклад русского народа в победу.

На торжественном обеде, устроенном для командования в Кремле 24 мая 1945 г., Сталин предложил тост за здоровье советского народа, но «прежде всего – за русский народ». Эти слова были встречены продолжительными аплодисментами и одобрительными возгласами. Затем Сталин сказал: «Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза… Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 гг… Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой… Но русский народ на это не пошел, русский народ не пошел на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству. Повторяю, у нас были ошибки, первые два года наша армия вынуждена была отступать, выходило так, что не овладели событиями, не совладали с создавшимся положением. Однако русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся, что мы все-таки с событиями справимся. Вот за это доверие нашему Правительству, которое русский народ нам оказал, спасибо ему великое38!»

То, что Сталин особо выделил роль русского народа в военных действиях Советского Союза, впоследствии стало предметом обширных дискуссий, но в то время его слова не вызвали широкого обсуждения. Было самоочевидно, что русский народ в течение всей войны представлял собой надежный оплот советского государства, и публичное признание этого Сталиным было вполне в духе рассуждений о выдающихся личностных и политических качествах русского народа, которые велись еще в 1930-е гг. В пропаганде военных лет всегда эксплуатировалась тема как советского, так и русского патриотизма. В январе 1944 г. советское правительство утвердило новый текст государственного гимна (вместо коммунистического «Интернационала»), в котором ключевые строки были следующие:

«Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки великая Русь

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз».

24 июня на Красной площади прошел Парад Победы, который принимал Жуков верхом на коне. Сталин, стоя на трибуне мавзолея Ленина, наблюдал за тем, как перед ним складывали в одну большую кучу тысячи немецких военных знамен. Вечером того же дня Сталин устроил в Кремле торжественный ужин для 2500 генералов и офицеров, однако то, что он сказал им, стало для них немного неожиданным. В своем тосте, который был опубликован в газетах, Сталин превозносил не своих генералов, а миллионы простых людей, маленьких винтиков в огромной государственной машине, благодаря которым он и его маршалы одержали победу39.

От Рузвельта к Трумэну

В числе прочих лозунгов, которые выкрикивали толпы, собравшиеся у посольства США в День Победы, был лозунг «Ура Рузвельту!», однако президент скончался еще за месяц до этого. Гарриман позвонил Молотову, чтобы сообщить новость о смерти Рузвельта, ранним утром 13 апреля 1945 г. Молотов тут же отправился в американское посольство – было 3 часа утра, – чтобы выразить свои соболезнования. По словам Гарримана, Молотов, казалось, был «глубоко тронут и взволнован. Он задержался на некоторое время и говорил о том, какую роль сыграл президент Рузвельт в войне и строительстве планов на мирное время, о том, как его уважали маршал Сталин и весь русский народ, и какую ценность для маршала Сталина имел его приезд в Ялту». Что касается нового президента Гарри Трумэна, Молотов выразил доверие к нему, поскольку его выбрал вице-президентом Рузвельт. «Я никогда не слышал, чтобы Молотов говорил так убедительно», – признался Гарриман в телеграмме в Вашингтон40.

Чуть позже в тот же день Гарриман встретился со Сталиным. «Когда я вошел в кабинет маршала Сталина, я заметил, что он, по-видимому, сильно расстроен новостью о смерти президента Рузвельта. Он приветствовал меня молча, стоя пожал мне руку и не выпускал ее полминуты, прежде чем попросил меня присесть». Гарриман сказал Сталину, что пришел повидаться с ним, поскольку думал, что у главы СССР могут быть вопросы о ситуации в США после смерти Рузвельта. Сталин, однако, выразил уверенность в том, что политика США не изменится. «Президент Рузвельт умер, но его дело должно жить, – заявил Сталин. – Мы будем поддерживать президента Трумэна всеми нашими силами и всей нашей волей». В ответ Гарриман предложил Сталину, чтобы облегчить задачу Трумэна и успокоить американскую общественность, послать Молотова в США, чтобы он встретился с новым президентом и поприсутствовал на учредительной конференции Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско. Это была личная инициатива Гарримана, однако Сталин сразу согласился послать Молотова в США, если поступит официальное приглашение41. Советский вариант записи этой беседы не сильно отличается от того, что пишет Гарриман, но в нем содержится еще одна важная деталь: Сталин конкретно спросил, стоит ли ожидать «смягчения» американской политики по отношению к Японии. Когда Гарриман ответил, что такое изменение политики совершенно исключено, Сталин сказал, что политика Советского Союза по отношению к Японии останется такой же, как и прежде – соответствующей соглашению, достигнутому на Ялтинской конференции42.