Иосиф
Шрифт:
Глава 3
Одиночество
Лаврентий, на сей раз, не уходил из кабинета. Он пододвинул стул к дивану и присел рядом с телом Иосифа. Глубоко задумался, закрыл глаза. Иосифу показалось, что из под его пенсне выкатилась слеза. Все может быть. У Лаврентия тонкая душа. Переменчивая. Сегодня как мед, завтра как лед, послезавтра как яд. Такие могут плакать. Много мы вместе сделали. Очень много. Он долго верным был. А теперь хряк Хрущев сожрет его. Он по-мужицки хитрый и решительный. В государственных делах дурак, но набрал большую силу. С визгом на Лаврентия пойдет. Лаврентий ему мешает. Но сам Лаврентий в драку не полезет. Не приучен к первым ролям. Только вид у него такой грозный. На самом деле он исполнитель. У Хрущева планы наполеоновские. Он Лаврентия сожрет. И превратит во врага народа.
Лаврентий в Бога не верил, Святого Писания не читал. Не знал, что обновление не бывает бескровным. Пока люди с бесами дружат, сами их в себя впускают и бесовщиной наслаждаются,
Христос заповедь «не убий» завещал. Его самого убили, хотя он Бог. Но он своей жизнью великое дело оплатил – мировую религию Спасения. Необъятное наследие оставил, на все века. А я что оставил бы, если бы меня в 33 года убили? Ничего. Разве что посмеялись бы надо мной, глупым. Господь царствие небесное людям открывал. А я царствие земное дерзнул построить. Не отдавать себя на распятие первым встречным бандитам вроде Свердлова, а задуманное делать. Вопреки всему. Христианского смирения, выходит, лишен? Не могу себе даже представить, что со страной стало бы, если бы я ее смиренно троцкистам на поживу отдал. Надо Страшного Суда дождаться. Тогда и станет ясно, по- божески я поступал, или нет. Знаю, гордыня это, непомерная гордыня. Но ведь и промысел Божий. Не зря же с юности в себе дерзость чувствовал, весь мир переделать. Не каждому такая дерзость дается. От поповской морали ушел, церковь меня разочаровала, и в марксовой науке тоже разочаровался. Не получалась в России революция по Марксу. Пришлось все по-своему делать. Все свое изобретать. И религию свою пролетарскую, с Иосифом-богом, и социализм свой советский, доморощенный. Может я и не хотел бы такой судьбы, но вела меня какая-то невидимая рука. Писал кто-то на небе мой земной путь. Знаю, писал. Сколько тайных метаний было, сколько слабости и неуверенности в себе чувствовал, какие тревоги и страхи пережил! А оглянешься – чеканный почерк у товарища Иосифа. Тоже, ведь, не случайно….
Лаврентий не уходил, сидел, пригорюнившись, и чувство жалости защемило душу Иосифа. Несчастный он, этот грузин. Много ему Господь дал. Организаторский талант, светлый ум и много всяких способностей. Но попал в жернова большой власти, изломался, извратился. Подлым стал, лицемерным. Не узнать того Лаврентия, который умел все точно и добросовестно выполнять. Он ведь, был одним из немногих, о которых можно сказать – этот идет путем служения. Лишь такие, как Лаврентий могли решать не решаемые задачи. Советская атомная бомба лежит за пределами возможного. Добиться такого в разоренной войной стране мог только подвижник. Он добился. Много жизней это стоило. Без заключенных ГУЛАГа ничего бы не смогли. Это Лаврентий такую адскую кухню организовал. Секретные города и атомные объекты построил. Силами заключенных. Страшное жертвоприношение. По моей воле сделанное. Скоро спросят меня на Страшном Суде за это жертвоприношение. Что мне ответить? Был ли иной путь создания ядерного оружия в то время?
Уже сегодня мои враги твердят, что если бы не советская тирания, то Запад не стал бы делать атомной бомбы. Мерзавцы и негодяи! Если бы не наша тирания, страшными муками создавшая свою бомбу, то США испепелили бы нас еще по плану «Дропшот». Потому что их ненависть к нам не в 1917 году зародилась и не завтра закончится.
Наконец, Лаврентий встал, как-то неуклюже потоптался
А он углубился в прошлое, в те времена, когда начиналось втягивание в борьбу, превратившую его, молодого романтика революции в беспощадного прораба пролетарской стройки.
Иосиф не входил в большевистский синклит очень долго. Даже летом 1917 года, когда Ульянов бежал от Временного правительства к финнам, а он остался руководителем Партийного центра по вооруженному восстанию, его быстро оттеснили в сторону два небывало энергичных деятеля – Троцкий и Свердлов. Оба появились в Питере как чертики из шкатулки. Оба никогда не состояли в руководстве партии, но энергично вмешались в подготовку восстания и вскоре держали все нити в своих руках. И делали все возможное, чтобы не допустить Ульянова в Смольный накануне октябрьского переворота. Иосиф мало знал Троцкого и был лишь шапочно знаком со Свердловым по ссылке. Тот вообще не числился в РКП (6) до 1917 года, но, примчавшись в Питер из Екатеринбурга, сразу стал вести себя как завзятый вождь. Будто за ним стоит какая-то сила, о которой ни Ульянов, ни другие товарищи не знали. Лишь много позже Иосифу стало известно, что два брата Свердлова тесно сотрудничали с теми же еврейскими финансистами в США и с французским правительством. То ли поэтому, то ли по какой-то другой причине, но Свердлов вел себя так, будто завтра возглавит партию. После переворота все начало развиваться в удивительном для Иосифа направлении. Сначала Председателем ВЦИК был избран Лев Каменев, который пробыл на своей должности всего две недели. Потом, этого, довольно покладистого человека увольняют с формулировкой «за дезорганизаторскую политику и неподчинение ЦК» и тут же Ульянов неожиданно для всех, предлагает на пост председателя ВЦИК кандидатуру Свердлова. Почему из всего руководящего состава он избрал никому неизвестного, но предельно наглого и бесцеремонного пришельца, о котором было лишь известно, что царская полиция разыскивала его за организацию массовых беспорядков, сопряженных с убийствами и грабежами? Кто вынудил Ульянова к этому шагу? Те же силы, которые прислали в Питер Троцкого?
С этого момента Свердлов приобрел фактически равное положение с Ульяновым, а в каких-то вопросах, безусловно, обладал большей властью.
А Иосифа задвинули в задние ряды и назначили комиссаром по делам национальностей. Не самая важная должность в момент революционной ломки! Но он понимал, что является чужаком для прорвавшихся в ЦК новичков. Уже давно появившееся у него чувство одиночества стало усиливаться. Точно также, как когда- то в Таммерфорсе, Иосиф понимал, что снова не допущен в святая святых партии.
Все это нужно было осмыслить, но обстоятельства не позволяли. Иосифа непрерывно бросали на критические участки гражданской войны и единственное, что он мог себе позволить – это возить с собой сундучок с философской и политической литературой. Читать он не прекращал никогда. В 1918 г. он обеспечивал центр хлебом, удерживая для этого Царицын от захвата белыми; его посылали комиссаром на все фронты, где большевикам грозило поражение. Он отдалялся от дел в руководстве, но, бывая в Москве, видел, что Свердлов ведет себя как диктатор, проявляет такую же жестокость, как и Троцкий. По распоряжению Свердлова был начат «красный террор» против врагов новой власти, который вылился затем в террор против крестьянства и казачества. В мае 1918 года Свердлов инициирует начало братоубийственной войны в деревне. В своем докладе «О задачах Советов в деревне» он говорит:
«Мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении в деревне, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне делаем то, что смогли сделать для городов…Я нисколько не сомневаюсь в том, что мы сможем поставить работу в деревне на должную высоту».
И работа «на должную высоту» была поставлена: в деревнях начались невиданный произвол и насилие.
Иосиф не удивился, когда узнал, что Свердлов дал приказ уничтожить семью Николая Второго в июле 1918 г. Он уже понимал, что на Россию опускается ветхозаветная месть за ее верность христианству, а Свердлов и Троцкий олицетворяют собой тех «ангелов смерти», которые выполняют эту миссию.
Но почему Ульянов никак не отреагировал на это убийство? Ведь подобные решения не должны приниматься без коллективного решения вождей. Они чреваты страшными последствиями. Мнение Ульянова просто проигнорировали. Кто он для этих «ангелов смерти», подставная фигура? Если эти ветхозаветные ангелы решили просто задавить русский народ террором, то Ульянов должен понимать, что на одном терроре не выедешь. Но Ульянов молчал, и у Иосифа возникло подозрение, что он запуган. Свердлов явился к Ульянову как темный посланец инфернального мира, крепко обнял его, и тот понял, что смертельный поцелуй вот-вот случится. Неукротимый вождь русской революции был парализован страхом. И эти кошмары не обманули его.