Ipso jure. /лат. «В силу закона.»
Шрифт:
Тут у женщины вмиг кончилось терпение:
— Я не помешала? — резко ворвалась она в комнату, и перед ней предстала немая сцена: Рогозин обнимал свою «барышню» за талию. — Кажется, кое у кого большие проблемы…
Она в упор уставилась на сына. Тот, нервно дернувшись, медленно отпустил девушку…
Комментарий к День Рождения. * – Привет-привет, Рогозин! С Днем Рождения тебя! Привет Вам из солнечного Египта! Желаю много-много счастливых дней, положительных эмоций и крепкого здоровья! Мой подарок придет к вам по почте!
–
(...)
– Я слышу еще один знакомый голос на заднем плане... Луна?
– Да, Нев, – ответила Луна, – я присоединяюсь к поздравлениям. Ваш подарок будут давать в школе!
– Ладно, пока-пока, счастливого праздника!
– Счастливого праздника! Пока!
====== Примирение. ======
— М-а-а-а-м, ну выпусти меня! Мне домашку по зельям надо делать!
Ситуация у Рогозина-младшего была практически безвыходная: Рогозина наказала собственного сына неделей домашнего ареста — за чересчур длинный язык, разрешая выползать на улицу лишь чтобы выгулять Лаки.
— Сам виноват, — послышался короткий и лаконичный ответ, — так, я на работу, прошу вымыть посуду, прибраться и… хоть что-то сделать на ужин.
— Как я тебе это сделаю — для этого нужно пойти в магазин! — с раздражением отозвался парень, — а я — наказан тобой!
— Значит приготовить из того, что есть в холодильнике. Я пошла, будь умницей…
Рогозин резво встал из-за стола, скорчил мину на лице, и, громко хлопнув кухонной дверью, прошел в другую комнату, всем своим видом выражая протест. Лаки залаял и так же, судя по всему, выразил мужскую солидарность — побежал за хозяином.
Галина Николаевна покачала головой, захватила сумочку на выходе и закрыла входную дверь на все замки.
Шел второй день, а она от выходок Вячеслава сама была готова лезть на ближайшую стенку. Он начисто ее игнорировал; все сказанные ею ему фразы проходили мимо ушей — а если он и отвечал ей, то с такой неохотой и раздражением, что продолжать разговор далее было бессмысленно. Из своей комнаты он выходил только по крайней нужде, и только когда еда была на столе.
Как только она попыталась войти в его комнату, то он одаривал ее таким красноречивым взглядом, который выражал, что она, по его мнению, тут явно лишняя. И говорил вслух, что она мешает выполнять ему его домашние задания.
Старик Рогозин, как мог, пытался помирить их, но все время терпел фиаско. В итоге он с трудом усадил одну из противоборствующих сторон за стол — Рогозина явилась с работы, и устало взглянула на отца-старика, понимая, что за этим сейчас последует.
— Пап, давай не сейчас!
— Нет, Галь, прости. — Отрицательно покачал головой Николай Рогозин. — Не могу. Ты начала отдалять от себя сына, а это очень большая ошибка!
— Пап,
— Я знаю, что тебе было обидно. Тем более, ты меня уж извини, ты не предполагала, что он уже начнет свои первые романтические отношения, тем более, сразу почти после краха твоих…
— Папа! Он еще ребенок! Он сам не знает, чего именно хочет! — нетерпеливо отозвалась она.
— Нет, Галь. Он, напротив, более чем серьезен. Тебе придется учитывать его пожелания… пусть не сейчас, так потом! Он уже начал превращаться в юношу, затем он станет мужчиной… Но тебе не так-то просто с этим смириться, с твоим-то характером.
— Я в его возрасте не о… парнях-девочках думала, а об учебе.
— Ты была на ней зациклена. Ты вцепилась в нее как клещ. Ты хотела забыть о своей боли, заглушить ее… Это была моя, едва ли не главная ошибка. Моя — потому что после смерти твоей матери ты осталась фактически одна, и со своими проблемами и переживаниями. Я тоже тогда тонул… в пучине печали, скорби и рутинных дел. Мне нужно было прийти к тебе на помощь… Не допусти этих ошибок, пойди навстречу сыну… Он на тебя характером хоть и похож, но он совершенно другой! Ему тоже тяжело смириться… Ты ведь тоже далеко не сахар…
— Но…
— Я знаю, что ты хочешь воспитать из него хорошего человека, но он — не ты, запомни это хорошенько, если не хочешь его потерять… Он уже стал другим, если ты этого не заметила… Вообще, он как из Англии вернулся — почти я его не узнал…
— Я тоже это увидела. Судя по всему, в Англии что-то случилось, то ли с ним, то ли с кем-то еще… Я вообще хочу его более тщательно порасспросить обо всем…
— Тем более, ты должна пойти навстречу…
— Слав! — аккуратно постучалась в дверь Рогозина, — ты спишь? Можно войти?
— Нет! Не сплю, — в голосе сына все еще было слышно раздражение, — можно!
Рогозина вошла в его комнату. Ничего в ней не изменилось, кроме того, что с полки над кроватью свешивался рыжий с желтыми полосками шарф, с гербом факультета Вячеслава. Сам же парень читал какую-то книгу, лежа в постели. Но сейчас он откладывал ее на прикроватный столик.
Женщина присела на край постели. Губы Рогозина-младшего стали чуть тоньше, но он явно понял, что она пришла сюда мириться.
— Слав, я всегда желаю тебе только самого лучшего… Ты это ведь знаешь.
— Понимаю. Но только ты совсем меня не слушаешь, и не слышишь. Я ведь тоже хочу быть понятым!.. — сын опустил глаза, а его руки сжали простынь.
— Я это… понимаю… Но пойми, я же просто боюсь за тебя… Ты взрослеешь, а я уже начала забывать… а, впрочем, наверное, у меня и не было перехода из детства в юность. Скорее рывок. Я и забыла, как это — быть подростком…
— Извини, мам…
— Не за что извиняться, это скорее всего мне нужно все-таки смягчить и изменить к тебе отношение… Но и ты должен пойти ко мне навстречу. Пойми…