Ироническая проза ч.1
Шрифт:
Мастера дядю Гришу я встретил на улице только через год - встретил совершенно случайно, и был очень рад этой встрече. Дело в том, что у машинки в очередной раз отпаялась от рычажка литера - это была буква "И" - и я уже измучился, вставляя при печатании, вместо "И" букву "П", и подрисовывая потом косые перекладинки в этой "П" по всему тексту.
– Очень хорошо!
– заорал дядя Гриша, - совсем затрахал девочку - а без дяди Гриши и вовсе её укатаешь! Диктуй свой адрес - вечером зайду, посмотрю... И он пришёл вечером - уже слегка "тёпленький" - и важно расположился за моим письменным столом, разложив на нём принесённые инструменты. Через час машинка была починена,
– Нах*й деньги - денег у старого жида и без тебя хватает! Лучше выпей со мной, - и достал из своего портфеля початую поллитровку.
Я выпил с дядей Гришей - и потом ещё не раз пил с ним, когда с Виталиной приключались мелкие неприятности, и я вызванивал его по телефону. Постепенно, за этими посиделками, он рассказал мне всю свою биографию. Он появился на свет в немецком концентрационном лагере, в котором, среди прочих евреев, содержались его родители. Только чудом они оказались не уничтожены: просто, в 1945 году совецкая армия продвигалась настолько быстро, что узников просто не успели ликвидировать. Я не помню названия этого лагеря, увы.
Дядя Гриша рассказывал и про свою жену, которая скончалась лет за десять до того от сердечного приступа - жена его была акушером-гинекологом, и мне стало понятно, откуда у дяди Гриши все эти натуралистические генитальные аналогии. Его дети ещё в самом конце восьмидесятых уехали в Израиль, и звали его - но он отказывался:
– Чего я в этом Жидостане забыл!?
– кричал он, - одни жиды вокруг! Здесь я - Человек, Мастер - а там?... А деткам моим там нужен не я, а моя пенсия узника фашизма - вот и всё!
Рассказал мне дядя Гриша и о том, за что он получил свой знак изобретателя-рационализатора. Будучи совершенно дремучим в области механики, я ничего не запомнил и объяснить тоже ничего не смогу - но дело кончилось тем, что когда он пришёл к руководству какого-то заводика внедрять своё изобретение, то в ответ услышал: " - Вот вали в свой Израиль - и там командуй! А здесь мы как-нибудь сами, без жидовских советов, справимся!" Дядя Гриша сильно обиделся на такие слова, и врезал обидчику кулаком в челюсть. Челюсть сломалась в трёх местах, после чего обиженный дядя Гриша поехал на три года на стройки народного хозяйства в Тулунский район, а его изобретение, кажется, так и не было реализовано.
Освободившись, он устроился в мастерскую по ремонту пишущих машинок, где мы с ним и познакомились. Пишущие машинки были его страстью, он называл их "своими девочками" - и даже собрал небольшую коллекцию очень любопытных старинных экземпляров. Я однажды визитировал его, и увидел эту коллекцию: была у дяди Гриши и барабанная машинка - литеры были расположены не на рычагах, а на вращающемся барабане - и какая-то совсем крошечная немецкая машинка, и старинный "Ремингтон", и "Олимпия", и, конечно же, "Ундервудъ" - точь-в-точь такой же, как тот, что я нашёл в детстве. Видя, как я стою и облизываюсь, дядя Гриша сказал мне:
– Будешь хорошо себя вести - будет и тебе "Ундервудъ"! У меня, как раз, сейчас есть ещё один - закончу его ремонт, и тебе подгоню! За бутылку, а?
– и хитро подмигнул.
Увы, своё обещание дядя Гриша так и не смог выполнить. Как я узнал потом, он умер, возвращаясь домой на трамвае: остановилось сердце. Пассажиры ничего и не поняли: мало ли, что?
– сидит пьяный мужик, хрипит... Кому охота возиться с пьяным? До сих пор, иногда вспоминая этого одинокого, озлобленного на мiр человека, находившего единственную отдушину только в водке да в пишущих машинках, мне становится очень обидно за него. Почему
...Моему другу, художнику и дизайнеру Юрке Гимову пару лет назад на день рождения подарили "Ундервудъ"; Юрка прикрутил к задним ножкам петельки, и повешал машинку на стену в мастерской. Через полгода у него на стене висел уже целый ряд чёрных, архаичных пишущих машинок - рядом с "Ундервудом" поселились "Москва", "Башкирия", ещё кто-то... Помню, когда на дне рождения кто-то из гостей внёс и протянул Юрке эту "оргтехнику", у меня внутри что-то ёкнуло: появилась зависть, появилось ощущение какой-то несправедливости. "Почему именно Юрке?
– подумал я, - ведь Юрка - не журналист; ведь это я здесь журналист, ведь это символ моей, а не его, профессии!" Сейчас я не завидую другу, потому, что знаю: будет когда-нибудь и у меня свой "Ундервудъ", найду я себе это чудо. А потом, может быть, и нарисую себе личный герб - и на гербе этом своё место займёт и изображение пишущей машинки - а как иначе-то? Символ профессии...
Ну ладно, достаточно на сегодня. Чувствую, что, если вовремя не остановиться, то на тему писачих машинок я могу разоряться ещё очень и очень долго - а я бы хотел услышать и ваши истории о машинках, дорогие друзья. Так что, давайте-ка, делитесь в комментариях своими пишуще-машинными историями. Жду.
Учитель-Коммунист и кроссовки Adidas
Двадцать Пятый съест КПСС... Двадцать Шестой съест КПСС... Двадцать Седьмой съест... Скажите на милость: который по счёту её, эту КПСС, всё-таки, СЪЕСТ, наконец?!...
(совецкий политический анекдот середины 1980-х)
На фото: Иркутск, февраль 1985 года. Мои одноклассники стоят в почётном карауле у главной городской газовой горелки - так называемого "вечного" огня (я в этом глумлении над мертвецами, слава Богу, участия не принимал).
Вот ведь, какая нумерология и магия чисел вытанцовывается: ровно двадцать семь лет назад, 25 февраля 1985 года, в Большом Кремлёвском Дворце Съездов в Москве начал свою работу Двадцать Седьмой Съезд КПСС, сыгравший всемiрно-историческую роль не только в жизни всего совецкого народа и остального прогрессивного человечества, но и одной, отдельно взятой иркутской среднеобразовательной школы номер N, в которой я в те годы учился. Да и как могло быть иначе?
– ведь среди делегатов очередного исторического съезда родной-любимой нашей партии, была и наша учительница - вернее, завучиха, Наталья Натановна Л.! Как же нам было от такого события-то в стороне остаться?...
Наталья Натановна, наверное, уже никогда не напишет и не опубликует своих воспоминаний об этом съезде. Впрочем, это не так страшно: тогда, в 1985-м году, она столь шедро делилась с нами, школьниками, своими воспоминаниями об этом Историческом Событии, что на небольшую тематическую зарисовку мне вполне сегодня хватит. Я ещё только хочу заметить, что именно тот, Двадцать Седьмой, и СЪЕЛ, наконец, эту самую КПСС - был последним в её истории съездом. Вот ведь, какая загогулина, панимаешшь...