Исцеление Вечностью
Шрифт:
– Так точно, гражданин – редактор-участковый-прокурор! В жизни теперь к нему не подойду!
– Смотрите, я это проверю! – пряча удостоверение, предупредил Александр.
Униженно кланяясь и обещая наперебой, что пылинки теперь будут сдувать с сына, мужчина с женщиной удалились.
– Спаси тебя Господь, и тоже защити от всякого зла! – с чувством сказал Алеша, кивая на непривычно приветливо открытую для него дверь.
– Теперь они меня точно не будут бить!
Хорошо, радостно было на душе у Александра, когда он вернулся домой.
– Как здорово, что вы привели Алешу! Пока он здесь был – у Верочки даже анализы улучшились!
– Она, что, в больницу успела съездить? – ничего не понимая, уставился на сестру милосердия Александр. И та - для нее даже редактор епархиальной газеты не был авторитетом - укоризненно посмотрев на него, выпалила:
– Какой же вы непонятливый! А еще, говорят, писатель! Ну ладно, так уж и быть, объясню, хотя она и не велела вам говорить… У нее даже моча снова поменяла цвет на нормальный!
4
Лена ушла, и Александр остался наедине с Верой.
Вера сидела в кресле, невидящим взглядом просматривая книгу с акафистом. Александр, спиной к ней – за рабочим столом, делая вид, что перебирает страницы своей рукописи.
Как они ни оттягивали этот момент, как ни боялись его, но он наступил, как и наступает все, к чему нас ведет безжалостное время.
– Александр, - первой нарушив молчание, окликнула Вера.
– Да?
– с готовностью повернулся к ней тот.
– Я знаю, что ты все уже знаешь! – без всякой подготовки сказала она и, видя, что Александр не отвечает, с родившимся вдруг подозрением посмотрела на него: - А может быть – знал?
– Знал, - тоже без всяких уверток признался Александр.
– Ну и что ты теперь будешь делать? – с горькой усмешкой посмотрела на него Вера.
– Жалеть? Утешать? Тогда заранее предупреждаю: это не для меня. Не на такую напал. Я… буду жить!
– Конечно, будешь! – выдержав этот первый натиск, спокойно подтвердил Александр. – И сейчас, и потом.
– Ну, про это потом ты уже много рассказал мне. Это было, действительно, убедительно и красиво. Но мы ведь тогда молчали о главном - о том, что это касается лично меня, что я уже стою на самом пороге этой самой Вечности!
– И зря молчали!
– Да как я могла тебе все сказать? Ведь рак – это так страшно! – простонала Вера.
– Многие люди просто шарахаются не то, что от больных раком, но даже от одного упоминания о нем!
– Они поступают так, потому что не знают главного, - возразил Александр.
– А ты, стало быть, знаешь?
– Представь себе, да!
Александр жестом остановил Веру, которая хотела уже сказать что-то с иронией, и принялся объяснять:
– С обычной, земной человеческой точки зрения, страшнее рака трудно что-то найти. Хотя, справедливости ради, замечу, что, согласно статистике, рак занимает третье место по смертности. От сердечных болезней и в авариях погибает гораздо большее количество
– Что? – думая, что ослышалась, переспросила ошеломленная Вера. – Что-что?!
– То, что ты слышала. И готов повторить это еще.
– Если бы ты это говорил во время приступа, то тот же врач просто увез бы тебя в психбольницу! – забывшись, воскликнула Вера, и когда забивший ее кашель прошел, чуть слышно спросила: - Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?
– Да, - уверенно ответил Александр.
– Потому что доверяю тем источникам, из которых мне это известно.
– И все равно ты говоришь так, потому что все это не с самим тобой! Все твои доказательства – только теория! – упрямо сопротивлялась Вера.
– А я на практике прошла все ступени, или как говорит медицина, степени этого земного ада!
Теперь уже она жестом остановила попытавшегося возразить Александра и с горечью стала рассказывать:
– Поначалу самое страшное было по утрам. Во сне еще ничего – забываешься. А как проснешься - первым делом вспоминаешь то неминуемо-страшное, что навалилось на тебя. От чего ни убежать, ни уснуть, ни избавиться… Он самого кошмарного сна еще можно проснуться. А вот от яви… И еще постоянная обида: «За что это и почему именно – мне?» Обида на судьбу – я ведь не знала тогда Бога. Незаслуженная на соседей и всех прохожих под окнами – потому что они здоровые, а я смертельно больная. И заслуженная - на подруг, которым я, порой лишая себя многого, столько всего сделала, а они, то ли боясь заразиться, то ли не видя уже от меня никакой выгоды, бросили меня умирать одну. А главное – на сестру, ради воспитания и обучения которой я стольким пожертвовала, что так и осталась без семьи…
Вера замолчала, очевидно, вспоминая самое страшное время каждого дня - утро, и что было потом по вечерам и ночами.
Воспользовавшись этим, Александр тихо сказал, переводя разговор в нужное ему русло:
– Святые отцы говорят: здоровье – это дар Божий!
– Вот видишь! - с упреком сказала Вера.
– Погоди! – повышая голос, остановил ее Александр. – Но они еще добавляют при этом: а болезнь – это великий дар Божий! И действительно, давай поразмышляем не просто как гомо-сапиенс – разумные люди, а как благоразумные….
– Давай!
– вяло, безо всякой надежды, пожала плечами Вера.
И Александр, призывая на помощь все, что когда-либо читал в непререкаемо-авторитетных книгах или слушал от опытных в духовной жизни людей – от старцев, с которыми сподобился беседовать, и не раз сам удивляясь своему красноречию, принялся говорить.
Вера поначалу только отмахивалась, потом задумалась и, наконец, стала слушать, не перебивая, и, как пересохшая пустыня встречает раз в сто лет идущий в ней дождь, жадно впитывать каждое слово.