Исцели меня прикосновением
Шрифт:
— Ну… И каково это, Смирнова?
Разворачиваюсь, не понимающе поглядывая на одногруппницу.
— Что именно?
— Чувствовать себя особенной?
— Особенной? Не понимаю…
Свожу брови на переносице и жду, что ещё она произнесёт, пытаясь не обращать внимания на шепотки, исходящие со всех сторон аудитории. Пульс внутри начинает шалить. Не приятно. Очень не приятно быть в центре внимания и чувствовать себя мишенью.
— Дурёху-то из себя не строй. Не понимает она…
— Да что ты с ней сюськаешься,
Останавливается напротив меня и неотрывно смотря в глаза брезгливо выплёвывает:
— Каково это лежать под взрослым мужиком и знать, что дома его ждут жена и ребёнок?
Лежать под мужиком…
Внутри всё гухает.
— А уже через пару дней скакать на более молодом члене? И как так виртуозно у тебя получается вить веревки с них обоих?
Слова бьют словно хлыстом.
Слышу в голове щелчок. И я хватаю сплетницу за горло.
Внутри меня взрывается настоящий вулкан, по венам разливается горячей лавой ярость, накрывая и испепеляя самообладание. Обжигающая кровь набатом стучит в висках, а перед глазами пелена.
Но на лице ни единой мускул не дрогнул. Ноль эмоций.
Они ведь так все поступают, носят восковые маски. Что ж, как говорится: попал в воронью стаю — по-вороньи каркай. Я принимаю правила игры.
Пальцы сжимаются всё сильнее и девчонка начинает паниковать. Брыкается, смотрит испуганными широко распахнутыми глазами, хватает мою ладонь и через пару манипуляций выскакивает из захвата, но не на долго.
Она пробудила во мне нечто дикое и первобытное, заглушающее голос разума.
Она и окружающие вокруг.
Я никогда не применяю силу, решаю конфликты мирным путём. Я ведь взрослая, разумная девушка, но сейчас сработал спусковой крючок. Никому не дано права унижать других и портить чью-то репутацию.
Поэтому не долго думая хватаю Наташу за волосы, да так крепко, что она взвизгивает. А потом чуть наклоняясь шиплю на ухо стальным голосом, но так, чтобы и другие слышали:
— А у тебя есть доказательства, м-м-м? Может ты свечу надо мной держала? Не ты ли это распространяешь по всему университету грязные слухи? Откуда тебе известны такие подробности моей личной жизни?
— Отпусти! Отпусти, сумасшедшая! А-а-ай…
Но я не реагирую на её мольбу. Прекрасно понимаю, стоит показать слабину и они тут же накинутся. Если бороться, то до конца.
— А как ещё объяснить появление в нашем коллективе такой простушки как ты? — кричит она толкаясь и размахивая руками в попытках вырваться. — Даёшь всем подряд, а меня делаешь крайней?
Ещё один болезненный удар. Наотмашь.
Но снаружи абсолютный штиль. Лишь тяжёлое дыхание выдаёт творящийся в душе апокалипсис. Там все взрывается и полыхает.
Я не обязана кому-либо что-то доказывать, но и оставлять
— Вот как! — я шокирована её заявлением. — Значит это ты!
Из меня вырывается нервный смешок, но на деле хочется разрыдаться. Из-за больной фантазии этой девицы, все вокруг теперь считают меня блудницей.
— Может и я! А может и кто-то другой. Какая разница. — шепчет тихо-тихо, сверкая безумными глазами. — Только есть свидетели как ты выходила из тачки Романенко. Так что сплетни обрастают фактами. Не сегодня так завтра ты окажешься в его койке, даже если ещё не была.
В койке…
Мамочка, за что ж мне всё это?
— Романенко её брат!
Доносится до моего слуха где-то из далека. Но мне уже всё равно. За клевету нужно платить.
— Брат? — удивлённо переспрашивает не своим голосом.
С недавних пор Костя тоже носит такую же фамилию как и у меня, по настоянию отца. Но в мире спорта он известен как боксер Константин Романенко. Дело в том, что когда начинала строиться его карьера, родители частенько ругались и во многих стычках брат был на маминой стороне, поэтому на зло отцу, взял её девичью фамилию.
— Как брат? Это что, шутка?
Хихикает поглядывая на меня бегающими глазенками. Но мне совсем не до шуток. Мне хочется чтобы Наташе тоже было больно. Поэтому натягиваю её волосы ещё сильнее, отчего она начинает бить меня по рукам и ногам. И эти манипуляции уничтожают последние капли терпения.
Не помня себя, хватаю её запястья и завожу за спину. А затем нагибаю, наваливаясь сверху, так, что она лежит лицом на твердом столе. Жёстоко? Но, кажется, до подобных ей особ только так доходит.
Вокруг все стихают, поражаясь такой реакции. И в этой тишине мои слова звучат особо угрожающе.
— Смотрю ты отрастила слишком длинный язык, Наташа. Может вырвать тебе его с корнями? Как думаешь?
Говорю сквозь зубы озлобленным голосом.
— Не зря раньше за сквернословие и клевету его отрезали. — освобождаю одну руку и слегка надавливаю на её подбородок. — Ну-ка, покажи свой язычок, щас его чик-чик, и подрежим. У меня и ножичек имеется.
— Ты совсем дура! — верещит так звонко, что аж уши закладывает. — Совсем с катушек слетела! Отпусти! Отпусти меня немедленно! А вы чего все стоите? Снимите её с меня.
Страх. Я вижу животный страх в её глазах. И от этого зрелища так смеяться хочется. Во весь голос. Громко-громко.
Может я медленно схожу с ума? Или от полученного стресса во мне стёрлось что-то человеческое, породив повадки маньяка?
— Кристин, отпусти её. Довольно. — слышу над ухом спокойным мужским тембром.
А затем по обе стороны от лица замечаю мужские ладони, которые с особой нежностью касаются моих плеч. Парализуя. Осторожно прижимают к своей груди, освобождая дикую кошку по имени Натали.