Исцели меня прикосновением
Шрифт:
Яна с Владом не видят меня, не догадываются о том, что есть свидетель.
— Тебе было прекрасно! — хмыкает, выплевывая слова, вновь наблюдая за непогодой за окном.
— Прекрасно!!! Это ты называешь прекрасным? — орёт с несвойственной импульсивностью Влад, агрессивно, не сдержанно, на что получает в ответ очередную колкость.
— Ты развлекался. Разве этого не достаточно?
Вздернутый подбородок, язвительный тон и издевательская улыбочка на губах. Янка походила на натуральную стерву. Провокаторша, ступающая по лезвию ножа.
— Я пытался
Дергаюсь, когда Яна шипит от боли. От Влада исходит дикая опасность, которую даже я чувствую. Решаю для себя вмешаться, если Влад не сможет себя контролировать.
— Как трогательно! — наигранное веселье, ещё больше выводящее Исаева из себя. — Надеюсь получилось?
— Очень смешно. Где та Яна которую я знал? — снова кричит, сжимая челюсть жёстко.
— Ты её убил, Влад! — срывается Яна на крик, поддаваясь корпусом чуть вперёд. — Убил! Понимаешь? Сначала растоптал. Уничтожил всё прекрасное, смешивая с грязью. Безжалостно раскромсал моё сердце. А затем пустил пулю в лоб. Контрольный в голову — твоих рук дело. И не нужно никого винить. — замечаю на щеках слёзы. — Во всем виноват только ТЫ!
Их обоих трясёт, переполняет эмоциями, они словно стоят на тонком льду, одно неловкое движение, один не верный шаг и оба пойдут ко дну.
— Я виноват. Знаю. — более спокойно. — И мне меньше всего хотелось, чтобы вышло вот так. Жаль, я не могу повернуть время вспять.
— А зачем, Влад, смысл? Не тогда так чуть позже, итог один.
— Ты не права.
— Нет, права. И мы оба знаем об этом. А теперь всё, пусти! — снова дёргается, поджимая губы, борется с очередной порцией слез, которые собираются пролиться.
— Нет!!!
— Ты всегда был эгоистом. — истерит и вновь вырывается. — Хочешь чтобы было только по-твоему. А может мне это не нужно. Ты об этом думал? Может перегорело, нет больше той любви. Она умерла вместе со мной прошлой.
— Зачем ты так? Зачем? — произносит сквозь зубы, мотая головой, а затем вскидывает руки, хватая Яну за плечи. Сжимает всё сильней и сильней, от нарастающей злости и слегка встряхивает. — Доконать меня решила, да? Чего молчишь? Думаешь как бы ещё побольней уколоть? Да я ж дохну без тебя, Яна! Дохну! Каждую гребаную минуту задыхаюсь.
Его лицо становиться озлобленней, в глазах неукротимый огонь, которым он готов испепелить всё вокруг. Кажется ещё чуть чуть и он набросится на Яну, свернёт ей шею.
— Сгораю до тла, а потом как проклятый феникс возрождаюсь из пепла, чтобы умереть вновь. Даже у осуждённых есть возможность раскаяться, есть шанс на то, что их простят. Хотя бы крошечная надежда, а ты её гробишь ещё в зародыше. Я не могу так больше, Яна! Не могу!!!
Не успеваю понять, как его рука оказывается на тонкой шее. Прекрасные девичьи глаза расширяются, а губы издают хрипловатый полустон.
Она бьётся в его безжалостных руках мелкой птицей, попавшей в губительные сети. Хладнокровно и необдуманно, ледяной мальчик стирает крупицы надежды, забирая последние вздохи.
Глава 31
Крид
Я
Полина Домино
Усмехаюсь вспоминая недавно прочитанный отрывок стиха на страничке знакомой. Сейчас, он словно отражает суть произошедшего.
По раскрытым зонтам тарабанят мелкие капли дождя. За городом ветер завывает сильнее, покачивая макушки деревьев стоящих в нескольких метрах от нас. Он забирается под лёгкие одежды, заставляя дрожать от холода. То ли тело сковывало и изводило в лихорадке совсем иное.
Я смотрю на хмурое небо и серые лица окружающих. Говорят, в черном есть особая магия, но для меня это цвет конца и безнадёжности. А здесь все были в черном.
Небо прекрасно, в отличие от людей. Они даже сейчас умудрились нацепить на себя маски наигранных эмоций: тоска, жалость, сожаление. Они пытаются поддерживать, только возможно ли это? Их души давно мертвы. Погребены за слоями такой же сырой земли, на которой мы стоим.
Ветер раздувается с новой силой заставляя сжиматься и морщится.
Вновь перевожу взгляд к небу, а затем к деревьям, подмечая особый контраст. Они как адское пламя пылают среди окружающей меня бесцветности и тоскливости.
В осени есть особая прелесть, только сегодня всё омрачалось печальными событиями.
— Надо бы Влада проведать, поедешь сегодня со мной? — рядом становится Саша.
— Конечно. Тошно уже смотреть на это шоу. Как он там, кстати?
— Лицо осунулось, в глазах пустота, да что уж там говорить… — пространство пронзают протяжный вопль и всхлипывания. Искренние эмоции наблюдаются лишь у близких, они разрывают душу на части, оставляя в горле тяжёлый ком.
— Терзания съедают его. Кажется он не понимает до конца… Не может смириться.
— Это его осознанный выбор. Он ведь…
— Не могу больше. Идём. Сейчас наша поддержка для него важна.
— Согласен.
Мы медлим. Сидим долгое время в машине не решаясь выйти. На самом деле мы ему не нужны. Ему никто не нужен. Одна лишь она. Яна. В ней он видит своё спасение, свою жизнь. Только…
Он готов сидеть в заточении и поглядывать на небо в клеточку. Гнить. Погибать медленно в муках. Ему не нужна свобода. Птица может летать лишь тогда, когда у неё есть крылья, а у него они подрезаны.
Через какое-то время я с Сашкой направляемся к высоким дверям. Нас сопровождают в полнейшем молчании. От стен здания веет тоской и холодом.
— Как у вас с Кристиной? — тишина давит. Задаю вопрос, пока идём по длинному коридору, в котором тускло горит свет.
— Пока хорошо. Она привыкает ко мне.
Я немного в курсе того, что со Смирновой произошло, откуда фобия на прикосновения. Завидую железной выдержке друга. Ему с Кристиной не просто. Это у нас с Верой развивается всё стремительно, а у него как на минном поле, один не верный шаг и ты труп.