Ищем человека: Социологические очерки. 2000-2005
Шрифт:
Более странной на первый взгляд кажется корреляция, обнаруживаемая в следующей таблице.
Таблица 7.
«Вы согласны, что было бы лучше, если бы все оставалось как до 1985 года?»
(Январь 2005 года, N=1600 человек, % к числу опрошенных, по столбцу)
Получается, что одобряющие деятельность нынешнего президента в основном не согласны с тем, что «было бы лучше, если бы все оставалось как до 1985 года», а не одобряющие (как известно, это в основном сторонники компартии), напротив, скорее согласны с этим. Получается, что Путин и его режим выглядят как будто «наследниками» перестройки? Такой вывод был бы неоправданно примитивным, своего рода «коротким замыканием» концов и начал перемен последнего 20-летия. Перестройка открыла определенный набор, пучок неоднородных возможностей развития, которые в дальнейшем использовались разными силами в различных направлениях. В таком смысле и нынешняя ситуация использует один из появившихся вариантов. Обратимся теперь к аргументации противников ностальгии по ситуации «до 1985 года».
Таблица 8.
«Почему Вы не считаете, что было бы лучше, если бы все оставалось как до 1985 года?» (возрастное распределение ответов)
(2003, N = 2000 человек, % от числа опрошенных в каждой возрастной группе)Таблица 9.
«Какую
(Январь 2005 года, N = 1600 человек, % от числа опрошенных в каждой возрастной группе)
Только у самых молодых положительные и отрицательные оценки реформ уравновешены; во всех других возрастных группах преобладает отрицание.
Таблица 10.
«Какую роль сыграли в жизни нашей страны реформы, начатые в 1985 году М. Горбачевым под флагом перестройки?» (распределение ответов по партийным симпатиям)
(Январь 2005 года, N = 1600 человек, % от числа опрошенных в каждой электоральной группе)
Примечательно, что даже среди симпатизирующих демократам мнения о роли реформ делятся практически поровну (41:39). Также заметим, что эти «общие» оценки перестройки существенно отличаются от оценок конкретных перемен. В большинстве случаев они давно и устойчиво признаются положительными!
Таблица 11.
«Что принесли России…?»
(% от числа опрошенных*)
Возможно, мы сталкиваемся здесь с такой же методологической аберрацией, которая видна в «общих» и «конкретных» оценках, например, деятельности В. Путина (только с обратным знаком): общие оценки высоки, конкретные, по отдельным направлениям – негативны. Видимо, в оценках разного уровня люди пользуются различными критериями. «Общие» оценки в большей мере зависят от установок СМИ, «конкретные» – от собственного (или знакомого) опыта. Кроме того, в общественном мнении, вероятно, отсутствует или не развито представление о связи событий разного плана. Странно хвалить отдельные свободы и порицать реформы, которые сделали их возможными. Как будто действует тот же механизм, который отображен в старых баснях: не все понимают, на каком древе произрастают приятные плоды…
Таблица 12.
«Какие события, изменения, произошедшие в годы перестройки, Вы считаете наиболее значительными?» (возрастное распределение ответов)
(Январь 2005 года, N=1600 человек, % от числа опрошенных в каждой возрастной группе)
Остановимся еще на отношении к главному деятелю перестройки.
Таблица 13.
«Как Вы сейчас в целом относитесь к М. Горбачеву?» (возрастное распределение ответов)
(Январь 2005 года, N=1600 человек, % от числа опрошенных в каждой возрастной группе)
Две функции перестройки
Если рассматривать перестройку в целом как перелом в жизни страны, а не как совокупность отдельных, более или менее удачных шагов и деклараций, то можно выделить две принципиальные функции этого перелома – разрушительную (она же высвобождающая) и конструктивную. Результаты их реализации существенно различны. Основные успехи перестройки, в том числе отмечаемые общественным мнением, – это разрушение советской модели, освобождение жизни, политики и мышления от стереотипов (единомыслия, непогрешимости, противостояния всему миру и др.). Одно из условий относительной легкости разрушительной работы перестройки – претензия советских идеологических структур на целостность, для которой любая, даже самая благонамеренная и осторожная попытка изменения каких-то деталей конструкции оказывалась разрушительной. Для исполнения «разрушительных» функций на первых порах еще годился старый партийно-государственный механизм. Гораздо более сложными оказались конструктивные задачи: для их эффективного выполнения не нашлось ни соответствующих интеллектуальных ресурсов, ни необходимых средств. Отсутствие способов закрепить достигнутые перемены – необходимых социальных институтов и механизмов массовой поддержки – постоянно питало неуверенность в успехе перестройки.
Слабость «механизма»
Как показывают многочисленные свидетельства, изначально перестройка задумывалась как серия действий с помощью существующих партийно-государственных структур, официально подчиненных М. Горбачеву. Но использование такого механизма для совершенно несвойственных ему функций неизбежно вело к его дискредитации и саморазрушению. Хотя почти до самого конца своего правления М. Горбачев и его команда критиковали не социализм, не коммунистическую партию, а как будто только «застой» и сталинизм, подспудно происходил и подрыв «основ». Получалось, что М. Горбачев «сжигал мосты» перед собой!
«Ползучий» реванш?
Более серьезное испытание выпало наследию перестройки уже в последние годы. В частности, потому, что носителями новейших реверсивных тенденций выступают теперь не просто представители «старой» элиты, а структуры и силы, воплощающие более глубокий распад «советского» материала, использующие определенные достижения перемен времени перестройки и последующих реформ (в сочетании с советскими и досоветскими традициями державности, произвола, личной власти и пр.). В конечном счете любая эпоха оставляет за собой не только следы собственных успехов и неудач, но также продукты распада (или «полураспада») эпох предшествующих. В такой ситуации разрушительное наследие перестройки просто недостаточно.
«Два прыжка» или «мосты» через пропасть?
Когда-то У. Черчилль упрекал Н. Хрущева, говоря что тот-де пытался «перепрыгнуть пропасть в два прыжка». Подобный упрек можно было бы адресовать и М. Горбачеву – конечно, лишь в порядке шутки. Говоря всерьез, никаким смелым «прыжком» пропасть между страной, которая досталась в управление М. Горбачеву, и тем, что считается «нормальным» обществом, преодолеть нельзя. Но нет такой пропасти, через которую – при соответствующих затратах времени и усилий – нельзя было бы проложить «мост». Исторические примеры таких сооружений хорошо известны: в некоторых бывших колониях (например, в Индии) на сложном пути к современной жизни заранее сооружались необходимые правовые, государственно-политические и прочие институциональные «переходы». Начинания перестройки такую роль играть не могли, потому что как раз создания обязательных институтов не подразумевали.
Слово и дело
Главным и общепризнанным завоеванием, делом перестройки, как мы видели (табл. 12), явилась «гласность» – высвобождение Слова, ранее скованного или запретного. Этим пьянящим Словом и заполнилась политика, публицистика, литература и массовая информация тех лет.
С этим связано небывалое внимание к телевидению и печати, публичной (и зрелищной) политике. Слово, неожиданно ставшее публичным, не только казалось, но и было Делом, более того, оно оттесняло на второй план, а то и вовсе подменяло собой практические дела. Решение насущных проблем нередко ограничивалось разговорами о них. Понятно, что социальный ресурс такого Слова довольно быстро, примерно за два года, оказался исчерпанным.
Цена дарованных свобод
«Освободительные» перемены времен перестройки не были результатом напряженной борьбы каких-то общественных сил или организаций. Вне зависимости от того, какая добрая воля или какая внутренняя коллизия в правящей верхушке служила тому побудительным толчком, «свободы» воспринимались людьми как дар свыше, а тем самым обесценивались в общественном мнении. «Платить» за подаренное пришлось значительно позже, когда достижения перестройки оказались под угрозой. Гласность как будто стала привычной, довольно высоко она ценится
Зрелище перестройки
Один из самых ярких и показательных моментов перестройки – I съезд народных депутатов СССР, сопровождавшийся прямой трансляцией заседаний по телевидению. (Тогда опрошенные назвали это самой интересной телепрограммой года, сейчас, как видно из табл. 12, мало кто это захватывающее зрелище вспоминает.) Образ открытого, публичного политического действия представлялся полной противоположностью всему стилю «кабинетной» политики предшествующих лет, но на деле Съезд был не столько властной, сколько декоративной структурой, где состязались ораторы (впервые страна видела блестящие образцы публичной риторики и целую плеяду ораторов, умеющую работать «на публику»), а не политические лидеры. Как известно, призыв А. Сахарова объявить Съезд высшей властью в стране не нашел отклика. Съезд остался зрелищем, где «публика» (и та, что была в зале, и та, что сидела у экранов телевизоров) следила за актерами на «сцене» (на трибуне), а «серьезные» решения принимались, как и прежде, за кулисами. Позже Б. Ельцин наследовал эти приемы и эффектно использовал зрелищность политических жестов (публично подписанный указ и т. п.), – что скорее дискредитировало, чем утверждало действительно публичную политику…
«Переход наличности»
Как всякий общественный перелом, перестройка вывела на общественную сцену ряд своеобразных личностей со своими амбициями, вкусами, амбициями и пр. (что резко отличало стиль бурных лет перемен от тягучего времени безликих функционеров), занявших те ролевые ниши, которые сформировались на политической сцене, – например, «консерваторов», «радикалов», «смутьянов» и т. д. По сути дела, нашумевшие узлы личных противостояний (М. Горбачев – Е. Лигачев, Б. Ельцин – М. Горбачев) были скорее функциональными оппозициями таких ролевых ниш, чем собственно личными конфликтами.
Нерешаемые задачи
Как уже приходилось отмечать, отвергая «устаревшие» средства решения социальных проблем, перестройка ничего не предлагала взамен.
В результате постоянно появлялись «тупиковые» проблемы, не имевшие решения. Это относится к межнациональным конфликтам и национально-государственным претензиям: не решаясь прибегать к испытанным в прошлом средствам массированного насилия (если их, следуя традиции, и применяли в нескольких ситуациях 1989–1991 годов, то как будто стыдливо и скрытно). Новых и адекватных средств (например, продуманных планов, рассчитанных на опережение ситуации, переговорных механизмов и пр.) у М. Горбачева не было, как не было желания их отыскать.
Триумф и крушение
Главный успех перестройки – провал консервативного заговора («путча») в августе 1991 года. Страна, вооруженные силы и даже партийные структуры оказались неспособными последовать за заговорщиками. Но этот успех означал в то же время крушение самого «партийного» механизма перестройки, а вместе с тем и конец политической деятельности «главного механика», М. Горбачева. Перестройка завершилась не поражением в противостоянии с консервативными оппонентами или необузданными авантюристами, а исчерпанием собственных ресурсов. Впрочем, так же решались и судьбы предыдущих периодов нашей истории (и не только «застоя»).
Снова об общественной памяти
Возвращаясь к оценкам перестройки в общественном мнении, приходится признать, что состояние последнего сейчас исключает не только исторически справедливую, но хотя бы более или менее взвешенную оценку перелома. Два фактора могут со временем изменить положение: во-первых, реальные позитивные перемены в жизни большинства, во-вторых, изменения в системе исторического и социального воспитания населения. В ближайшем будущем этого ждать не приходится.Парадоксы и смыслы «рейтингов»: попытка понимания
Суета вокруг рейтингов как показатель социально-политической ситуации
Демонстративное внимание прессы, политического чиновничества, его «технологической» обслуги и т. п. к «рейтинговым» результатам массовых опросов – характерная черта публичного стиля последнего времени, когда поиски решений общественно значимых проблем подменяются возней вокруг «имиджа» институтов и причастных к ним фигур. Никакого отношения к изучению общественной ситуации и общественного мнения это, разумеется, не имеет. Искусственно раздуваемые страхи (или, с другой стороны, столь же необоснованные надежды), связываемые с ожиданиями катастрофических перемен «рейтингов» в ту или иную сторону, отнюдь не способствуют пониманию ситуации и возможных вариантов ее развития. Кроме того, неграмотное обращение с разнопорядковыми индикаторами время от времени приводит к нелепым курьезам и мнимым сенсациям. В том же ряду находится такое распространенное занятие, как поиски «виновников» нежелательных показателей.
Другая и, пожалуй, более значимая парадоксальная ситуация – удивительная для многих наблюдателей устойчивость основных параметров опросных данных. Чтобы разобраться в этом, приходится принимать в расчет универсальные особенности массового сознания – инерционность, адаптивность и пр., а также характер и функции таких его компонентов, как образы фаворитов и антигероев в катаклизмах современной российской реальности. Было бы непростительным упрощением полагать, что «высокие показатели вместо высоких достижений» нужны только для самоутешения политических неудачников, поскольку для ориентации в реальной политике они не требуются. Но в нынешней неустойчивой ситуации границы между реальными политическими акциями и их демонстративными суррогатами столь же стерты, как и различия между политическими чиновниками и полит-рекламщиками, имиджмейкерами и прочими функционерами внутри-аппаратных игр. За высокие рейтинги своих фаворитов упорно, вопреки очевидности, словно за якорь спасения, держится и «массовый» человек, общественное мнение. Это явление хорошо отслеживается по многим исследованиям.
Особенности российских рейтингов
Существуют серьезные различия между социальными значениями рейтингов общественного мнения (получаемых по схожей или одинаковой исследовательской технологии) в плюралистических, конкурентных обществах и в нашей современной ситуации, ориентированной на преодоление даже зачаточных форм политической конкуренции, не успевших привиться в 90-х годах. Рейтинги западных лидеров – работающий инструмент любой электоральной или внутрипартийной и т. п. конкуренции различных сил и персонажей. (Некоторое приближение к этому мы отслеживали в середине 90-х, сопоставляя рейтинги Б. Ельцина и Г. Зюганова как политических соперников или, в ином контексте, президента Б. Ельцина и премьера В. Черномырдина.) На сегодняшней принципиально «безальтернативной» политической сцене ничего подобного нет, а единственно значимый рейтинг лидера (президента) исполняет совершенно иную функцию – подтверждение его имиджа в собственных и «массовых» представлениях. (Фигурально выражаясь, результатам изучения общественного мнения здесь уготована роль того волшебного зеркальца, которое обязано было показывать, «кто на свете всех милее…», – со всеми вытекающими отсюда последствиями.)
С этой особенностью «главного» нашего рейтинга, как представляется, связана и его видимая, «тефлоновая» (ничего «не прилипает») стабильность. В западных обществах общественное мнение постоянно – при помощи массмедиа – следит за успехами и провалами политиков, в том числе и фаворитов, что немедленно выражается в зигзагах массовых симпатий и соответствующих рейтингов, существенно влияющих на популярность и судьбы лидеров. У нас же рейтинги выражают в первую очередь не оценки определенных действий данного лидера, а состояние комплекса массовых ожиданий, надежд, иллюзий, связанных с ним. Поэтому прямого участия общественного мнения в общественно-политической жизни не существует, а любая массовая реакция на конкретные политические ситуации и действия преломляется через «призму» упомянутого выше комплекса – и остается весьма слабой, практически малозаметной.
Таким образом, в общественном мнении действует известный в социологии принцип примата субъектной установки перед «объектной» информацией: рейтинг показывает не то, что люди непосредственно «видят», а что они готовы или хотели бы «видеть». Люди в массе скорее держатся за собственные иллюзии, чем опираются на «реалии» опыта (особенно если собственный опыт отсутствует). Отсутствие успехов не «обваливает» рейтинг фаворита, а стимулирует поиски «виновников». Такой прием – перекладывание ответственности за неудачи с фаворита на других (ими могут оказаться и зарубежные недоброжелатели, и нерадивые чиновники, и собственное правительство) – также создает впечатление неколебимости рейтингов «первого лица».