Ищейка
Шрифт:
Посмотреть на Кулькова прибыл сам начальник Управления — генерал-майор внутренней службы Лыков. Тут, правда, не обошлось без маленькой накладки. Фигурой, ростом, прической (а вернее, полным отсутствием таковой) и зеленым цветом мундира генерал весьма напоминал инспектора Госпожнадзора капитана Кашкина. Следуя без свиты по темному и извилистому коридору первого этажа, он нос к носу столкнулся с Дирижаблем, только что прибывшим в отдел и ничего не знавшим о визите высокого гостя. Не удивительно, что Дирижабль обознался и, поравнявшись с генералом, хлопнул его рукой по плечу,
— Привет, старый пень!
— Здравствуйте, — сдержанно отозвался генерал.
Первым побуждением осознавшего свою ошибку Дирижабля была попытка пасть на колени, однако Лыков придержал его.
— Простите, товарищ генерал-майор! Обознался!
— Ничего, ничего, — сказал Лыков, делая безуспешные попытки обойти тушу Дирижабля то слева, то справа. — Со всяким может случиться.
— Простите! — продолжал реветь Дирижабль. — Больше не повторится! Честное офицерское!
— Считайте, что ничего не было.
— Как же не было! Было! — Убедившись, что непосредственная опасность миновала, Дирижабль стал искать способ извлечь пользу из этого случая. — Мне как раз подходит срок на очередное офицерское звание. Не задержите?
— Не вижу причин.
— Значит, обещаете?
— Обещаю.
— А если отдел кадров задержит?
— Хорошо, я прослежу лично.
— Вот спасибо, товарищ генерал-майор. Вы уж там не забудьте!
На этом они и расстались, оба чрезвычайно довольные — генерал своим демократизмом, а Дирижабль перспективой получения новой звездочки, которую в обычных условиях ему пришлось бы дожидаться не один месяц.
Затем генералу был представлен бледный от страха и восторга герой дня. Лыков разрешил ему подержаться за свою вялую руку, сказал несколько ободряющих слов и согласился лицезреть несложный фокус, заключавшийся в том, что во взятой наугад книжке генерал прикоснулся (опять же наугад) к одной из страниц, каковую Кульков тут же быстро и безошибочно отыскал. Корреспондент ведомственной газеты «Всегда на страже» взял у него пространное интервью. Кто-то в штатском, человек серьезный и загадочный, поинтересовался способностями Кулькова по запаху находить яды и взрывчатку. Молодой, да ранний лейтенант из политотдела предложил объявить по области, а может и по республике почин: «Учиться жить и работать по методу Кулькова».
Его сфотографировали у развернутого знамени, его имя занесли в книгу Почета, его избрали членом группы народного контроля.
Ну как тут было не закружиться бедной травмированной головушке!
— Загляни-ка ко мне! — сказал ему заместитель начальника через пару дней.
Когда они оказались вдвоем в кабинете, сплошь завешенном вымпелами и заставленном переходящими знаменами, заместитель даже предложил Кулькову сесть, что в общем-то было не в его правилах.
— Есть мнение присвоить тебе звание отличника милиции, — многозначительно сказал он.
— Спасибо, — солидно поблагодарил Кульков, уже начинавший привыкать к сладкому бремени славы.
— Да и в сержантах ты засиделся. К ноябрю готовь старшинские лычки.
— А может, дали бы мне квартиру с удобствами? — Кульков решился
— Подумаем и над этим… Ты себя, конечно, зарекомендовал в последнее время, но учти, что все это пока вроде как аванс… Старыми заслугами долго не проживешь. Надо и в дальнейшем стараться.
— Я стараюсь.
— Это хорошо. А сейчас тебе будет новое задание… Тут мы одно дело раскручиваем… Впрочем, ты, наверное, слышал. В мебельном магазине крупная недостача вскрылась. Брала кассирша. Но признаваться не хочет. Все факты против нее, а она уперлась и ни в какую. Необходим, значит, психологический ход. Кто ты такой есть, все в городе знают. И в способностях твоих не сомневаются. Сейчас мы зайдем в уголовный розыск. На столе будет лежать несколько кассовых чеков. Укажешь тот, к которому эта ведьма прикасалась. Сможешь?
— Смогу.
— Но чтобы недоразумения не вышло, говорю тебе сразу, тот самый чек будет лежать третьим слева. Понял?
— Понял. Да я не обознаюсь.
— Третьим слева! — с нажимом повторил заместитель.
Все углы просторного, насквозь прокуренного кабинета уголовного розыска были завалены невостребованными вещдоками: ржавыми гнутыми ломами, узлами с ворованным барахлом, бутылками с жидкостью подозрительного цвета и запаха, заскорузлыми окровавленными ватниками, выпиленными из дверей замками со следами взлома. У двери сидели на скрипучих жестких стульях две явно случайные здесь личности. «Понятые», — догадался Кульков. Печенкин, явно дожидаясь чего-то, сверлил гипнотическим взглядом худенькую зареванную женщину с осунувшимся полинялым лицом. Кульков неплохо знал ее — она действительно работала кассиром в мебельном магазине на привокзальной площади и жила в пяти домах от него. На гладкой поверхности стола перед ней было разложено с десяток кассовых чеков — сереньких невзрачных бумажек с неразборчивыми фиолетовыми знаками.
— Проводим опознание, — скрипучим официальным голосом сказал Печенкин. — Товарищ Кульков, определите, пожалуйста, к какому именно из представленных финансовых документов прикасалась присутствующая здесь гражданка Воробьева.
Ни один из чеков к гражданке Воробьевой никакого отношения не имел, и Кульков растерянно оглянулся по сторонам, но встретив твердый, угрюмый взгляд заместителя, машинально вымолвил:
— Третий слева.
— Слышали, Воробьева? — вскочил из-за стола Печенкин. — Понятые тоже слышали? Может быть, хватит запираться?
Женщина молчала, закрыв глаза и уронив руки на колени. Прозрачная слеза дрожала на ее коротеньких рыжеватых ресницах.
— Так это… не прикасалась она к тем чекам, — сказал Кульков, когда они с заместителем вышли в коридор.
— Это мы и без тебя знаем. Тут психология важна. Она поймет, что запираться бесполезно, и во всем сознается. Виновата она, это точно, как дважды два. Ничего ты в криминалистике не смыслишь.
— И что ей будет?
— Да ничего. Баба, да еще с детьми — что с нее взять. Даже если до суда дело дойдет, больше шести месяцев исправительных работ не получит.