Исчезновения в Гальштате
Шрифт:
– Восхищен! Сражен! Убит наповал! Ты сыграл свою роль гениально! Я и сам чуть не плакал, глядя на тебя. Ты мог бы сыграть всю скорбь мира! Сегодня же позвоню господину Евдокимову и расскажу, какой ты умный мальчик!
Через пять недель Григорий Аронович торжественно вручил новенький заграничный паспорт. И, как он говорил, кое-что очень вкусное от его драгоценной супруги Бэллочки. Он каждый раз что-нибудь от нее привозил для меня. Пирожки с индейкой, форшмак в стеклянной баночке и т.д. Теперь было уже окончательно ясно: я поеду на весенние каникулы в Москву. И если все будет хорошо с визой, то у меня есть шанс оказаться и где-нибудь за границей. Скорее всего, в Вене. Когда я думаю об этом, мне кажется, что это происходит не со мной. Москва! Вена! Мой дом, где у меня своя комната! И отец! Заботливый! Добрый! Умный! Талантливый! Как раз такой, о каком я мечтал. А еще ведь скоро мой день рождения!..
Игоряша тем временем придумал новое общешкольное мероприятие. Причем оно должно было по масштабам затмить все его предыдущие воплощенные идеи. У нас и до этого в девяносто шестом был кое-какой театральный кружок, но жизнь в нем едва теплилась. Занимались
Второй и третий класс должны были поставить сцену бала во дворце из «Золушки». Текст взяли классический. В него разрешалось вносить изменения, но не более чем десять процентов от утвержденного организационной комиссией текста. Строго было регламентировано все: общая продолжительность выступления, количество артистов, занятых в постановках и многое другое. В постановках могли принимать участие только ученики данных классов, никаких приглашенных. Но любой исполнитель мог играть любое количество ролей. Нашему девятому и восьмиклашкам предстояло поставить несколько сцен из пьесы Шварца «Обыкновенное чудо». Игоряша встречался предварительно с каждым классом и оговаривал все нюансы. Дело дошло и до нас. Поскольку в нашем классе только девять человек, было понятно, что играть у нас в группе придется всем. Игоряша сообщил, что следует распределить роли и разработать общую концепцию постановки. И самое важное – решить, кто будет режиссером-постановщиком.
Некоторые роли не вызывали сомнений: Кристина – принцесса, Машка – кавалерственная дама Эмилия, вертлявый Витямба – министр-администратор. С остальными ролями было сложнее. Игоряша предложил ответственную роль королька отдать обладателю несомненно комического дара Сашке Медведеву, волшебника – Аверьянову, жены волшебника – Любе, Кирюше – второго, вечно несчастного министра, Руслану – охотника. Ну а принцем внезапно оказался я. Странно, что все с этим сразу же согласились, как будто это само собой разумеющееся. Витямба даже незло съязвил:
– Так ты теперь и есть настоящий принц! Скоро и жить будешь по-королевски! После того как тебя твой опекун к себе в шикарную московскую квартиру заберет.
Режиссер-постановщик был выбран тайным голосованием. Все написали имя на бумажках и бросили их в свернутом виде в шапку Руслана. Потом Игоряша, честность которого была вне подозрений, объявил, что победителя оказалось два – Бушилов и Белов. И поэтому режиссера у нас будет два. Думаю, что за Витямбу проголосовали потому, что он уже доказал свои постановочные возможности во время конкурса танцев. А за меня – потому что я считался лучшим у нас в классе по литературе. Да еще все понадеялись, что раз мой опекун – знаменитый драматург, то и подскажет нам через меня много всего интересного и полезного. Позже этот последний расчет оказался очень верным. Уж больно нам хотелось победить восьмой класс.
У нас были на все про все полтора месяца. Игоряша посоветовал нам прежде всего найти свое видение, концепцию спектакля. Восьмиклашки, по данным Машки, решили сделать музыкально-комическую сказку. Даже стали перекладывать тексты различных персонажей на популярные мелодии. Ну а мы? Витямба настаивал на чем-то вроде черного юмора. Я поговорил с моим Евдокимофым, и он посоветовал нам прежде всего отойти от трактовок знаменитого фильма с Мироновым и Леоновым, иначе у нас получится только жалкая пародия на гениальных актеров. Лучше сделать нечто, совершенно отличающееся от общеизвестных вариантов:
– Представьте себе, что вы не путешествующий королевский двор, а труппа бродячего театра. Но в вашем составе не типичные персонажи комедии дель-арте, вроде Пьеро, Коломбины и Арлекино, а типичные актеры-маски театра девятнадцатого – начала двадцатого веков: король провинциальный сцены – трагик, его юная дочь, герой-любовник с туманным взором, пройдоха-интриган, характерная актриса средних лет с многократно разбитым сердцем т.д. И вот всю эту компанию приютило на одну ночь вполне обеспеченное семейство, муж и жена. Актеры фиглярствуют, некоторые из них вообще не в состоянии выйти из своих, прилипших к ним намертво, амплуа. При этом юная дочка трагика, говорящего как шекспировский король Лир, реально влюблена в бледного юношу со взором горящим, исполняющего роли принцев, ангелов и прочих лирических персонажей. Суть в том, что все они постоянно находятся в своих амплуа, и теряют связь с действительностью. Сами же хозяева, муж и жена, не понимают, где в том, что они видят в своем доме, пьеса, а где реальная жизнь. На самом деле, и сам король провинциальный сцены, и вся труппа – только нищие оборванцы, хоть и с большими амбициями. Они стали рабами своих амплуа. Суть идеи в том, что не только актеры, но и обычные люди в обычной жизни зависают в придуманных или навязанных им этих самых амплуа, а вместо своей жизни играют какую-то чужую.
Через недельку мы получили от Евдокимофа исправленный текст. На самом деле он почти не изменил слова никого из персонажей, кроме волшебника и его жены. Их роль как бы повысилась. Они теперь постоянно общались между собой и комментировали все, что происходит в их доме между другими персонажами, пытаясь догадаться, что они реально делают: репетируют или это их действительная жизнь?
Игоряша нашел саму идею и исправленный текст очень перспективным, и мы начали репетиции. Мы с Витямбой решили прописать каждую сцену: кто что делает в каждую минуту, что говорит и т.д. Начались репетиции. Проблем было выше крыши. Прежде всего – с исполнителями. Ромке
В общем, пришлось признать очевидное: грандиозный успех Медведева при его выступлении на конкурсе чтецов юмористических рассказов был в значительной степени достижением Игоряши, который сумел отрепетировать с Сашкой все до самых незначительных мелочей. Но Игоряша очень жалел Сашку, который был страшно обидчив и склонен к эмоционально невзвешенным поступкам. Историк всячески старался доказать Медведеву, что это он сам – творец своего персонажа. Но кажется, этого не понимал только сам Медведев. И все же при участии Игоряши, как-то начала получаться роль и у Сашки. Самые большие трудности были у принца и принцессы. Кристина на каждой репетиции демонстрировала свою полную бездарность. Трудно было произносить текст более фальшиво! Она явно не понимала, что представляет собой влюбленная и отвергнутая девушка. Беспомощность и скука… При такой принцессе нам явно ничего не светило в соревновании с восьмиклассниками. И у меня тоже роль не клеилась. Виной тому была моя зажатость. У меня не было опыта публичных выступлений, если не считать экзаменов по фортепиано и гитаре в музыкалке. Но там совсем другое. Там есть я и инструмент. И я могу выражать свои эмоции его посредством. И мне не надо ничего говорить, смотреть в переполненный зрителями зал, взаимодействовать с другими партнерами по сцене. А тут нечто совсем новое и непривычное для меня. Мне невероятно трудно сосредоточиться на внутреннем мире моего принца. Все, что он говорит, мне незнакомо, и я очень далек от его несколько странной психологии. Я написал об этом Евдокимофу, и он посоветовал мне играть неврастеника. Я же по сюжету и не принц вовсе, а так, мелкая сошка со смазливой рожей. Актеришка, который так плотно подсел на роли принцев, что уже и на самом деле стал считать себя голубых кровей. Хотя на самом деле я (то есть мой персонаж) всего лишь жалкий оборванец. А принцесса (дочка трагика) – эта малолетняя дуреха и вправду считает меня чуть ли не обедневшим аристократом. То есть я должен играть персонажа не на сто процентов положительного. Евдокимоф даже сказал мне, когда мы с ним общались по скайпу, что Шварц – это все же не Чехов и не Островский. И принц написан довольно слабо, он совершенно плоский. На самом деле Шварцу удавались только те персонажи, которые обладали некоторой комической характерностью, а все его персонажи «серьезные» или «лирические» на самом деле абсолютно ходульные. И принц в том числе. Я, кстати, потом рассказал Игоряше об этом разговоре с Евдокимофым. Историк не согласился. Он другого мнения. Для него Шварц – великий драматург. Но он уважает мнение Евдокимофа, особенно учитывая, что последний и сам очень известный автор пьес и сценариев. При этом Игоряша посоветовал мне воспользоваться идеями моего опекуна для создания полноценного образа принца.
Как только я стал понимать, каков мой герой в действительности, мне стало намного легче. Ведь играть нечто совершенно положительное невозможно. Поначалу у меня от моего персонажа просто скулы со скуки сводило. Но теперь принц не казался мне таким уж невозможно бесплотным. Я старался играть обычного парня, который влюбился в глупую молодую девчонку, дочку своего шефа, руководителя труппы и ее главного трагика. При этом мой герой витает в облаках, представляя себя принцем в изгнании, а предмет своей любви – настоящей королевской особой, и все его представления о светской жизни почерпнуты из глупых пьесок и обывательских представлений. Мне даже кажется, что мой персонаж чем-то на меня похож. Я тоже частенько нахожусь не в реальности, а в своих фантазиях, представляя себя то замечательным музыкантом, то популярным певцом. Но чаще всего сыном. Любимым сыном своих родителей. Мне нужны были общие с моим персонажем эмоции, одинаковые фантазии, общность судеб. Ведь и про родителей принца – короля и королеву – зрителю и читателю ничего неизвестно. Может, их и нет у него. В общем, все, как и у меня. Я решил поговорить об этом с моим Евдокимофым, и он сразу все понял. Уже на следующий день я получил от него по электронной почте некий монолог, который он предложил вставить в наш отрывок. Я прочел его ребятам, и все пришли в восторг. Это и вправду был сильнейший текст. Он звучал как исповедь, которую юный артист произносит перед женой волшебника, которая жалеет несчастного одинокого молодого парня-сироту, воспитывавшегося в приюте и прибившегося к бродячей труппе. Игоряша поздравил всю нашу группу с тем, что вся концепция нашей постановки окончательно сформировалась и теперь от нас требуется просто качественно играть свои роли – и результат будет отличный! Впрочем, нам и самим было очевидно, что этот написанный Евдокимофым монолог станет главной сценой всей постановки. И что самое важное для меня лично, теперь мой персонаж становился понятен и близок не только мне, но и любому ребенку и преподу в девяносто шестом.