Исчезновения в Гальштате
Шрифт:
Я часто думаю о Кристине. Я думал о ней и раньше, но теперь это стало происходить все чаще. Я внутренне понимаю умом, что она неумна и у нее примитивные взгляды и эмоции. Но она меня притягивает. Когда я думаю о ней, я ощущаю у себя внутри что-то горячее и трепещущее. Мне хочется прижиматься к ней голым телом, чувствовать, как ее руки нежно гладят меня по спине и ниже… Я хочу ее, хочу ее трогать, обнимать, ласкать ее голую, теплую и страстную. И я не мечтаю о ней. Я просто ее дико хочу. Ведь у меня еще никогда никого не было. Я еще никого не целовал взасос. И ни одна девочка не говорила мне, что я ее парень, что ей со мной хорошо. Наверное, мне просто пришла пора влюбиться. Но если не влюбиться, то уж хотя бы просто потрахаться…
Мы начали с Кристиной репетировать наши с ней сцены наедине. Витямба сначала помогал нам, смотрел, как все это выглядит со стороны, и давал советы:
– Что вы оба как истуканы! Саня! Возьми
И так далее, и тому подобное. И с каждым разом мы заходили все дальше, и наши соприкосновения становились все плотнее. Витямба, как только обнаружил, что у нас начало получаться, сразу же перешел от нас к репетициям с Любой и Аверьяновым. И теперь мы репетировали вдвоем, одни, в нашей с Витькой комнате. И тогда мы впервые поцеловались… и потом долго обнимались, и ее руки гладили мои волосы и шею, а я залез руками под ее водолазку и трогал ее маленькие груди… И я сам не заметил, как начал расстегивать свою рубашку и джинсы и одновременно стягивать с нее одежду, и она шептала: «Подожди, Саша. Сюда могут войти…» Я закрыл дверь, подперев и заблокировав ее стулом. И тогда мы снова кинулись целоваться, обниматься, сбрасывая с себя одежду. Она нажала на выключатель, и в комнате стало почти темно. Только из незашторенного окна проникал зимой вечерний свет. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и дышали одинаково горячо и нежно. И я впервые трогал женское тело и наслаждался этим невероятным счастьем, и это казалось мне самым приятным из всего, что я когда-либо ощущал. И я шептал ей, что люблю ее, и она целовала мои глаза и тоже любила меня.
…Мы репетировали почти каждый день. И если могли быть одни, то снова и снова целовались, ласкали друг друга и разрешали себе заходить все дальше и дальше. Мы уже знали тела друг друга до самых мельчайших подробностей, и не было места, куда бы мы друг друга не целовали и которое не ощупывали, и нам было очень хорошо вместе. И никогда и ни к кому я не испытывал таких чувств, как к моей Кристине. Она стала для меня единственной и самой главной. И мне было уже не так важно, что там будет с постановкой, с музыкалкой или с учебой в школе. Она вдруг стала всем. Я не мог думать ни о чем, кроме нее, забыв всех других. И даже моего Евдокимофа. Мы с ним продолжали каждый день переписываться, и я сообщал ему все новости… кроме одной. Самой главной. Что я влюблен и у меня теперь есть моя Кристина. Самая красивая, нежная, ласковая. Моя единственная.
Я ужасно хотел написать ему, что у меня теперь есть еще и моя Кристина. Меня тянуло поделиться с ним этим столь важным в моей жизни, но я как-то не решался сделать это. Думал, что вдруг он заревнует меня к ней и, может, откажется меня забирать. Я все время думал о том, что скоро мне придется принимать трудное решение. Я должен буду выбрать между Евдокимофым, моей новой жизнью в семье, с отцом, в Москве, – или остаться здесь, теперь уже навсегда (ведь больше у меня такого шанса точно никогда не будет), но тогда рядом со мной будет моя любимая и самая лучшая девочка. И что бы я ни делал: целовал мою Кристину, играл на фортепиано, решал задачи по физике или писал моему Евдокимофу сообщение по мылу, – я постоянно ощущал необходимость сделать этот выбор. Я чувствовал, что мой час приближается. И не мог отказаться ни от нее, ни от обретения семьи. Я не знал, как мне говорить об этом и с ней. Ведь и она, как и все в нашем классе, да и во всем девяносто шестом, знала, что скоро меня наверняка заберут отсюда домой, а значит, расставание неминуемо. Она понимает это, не может не понимать, но молчит. Ни разу не спросила меня об этом. Но я чувствую, что она тоже размышляет об этом. Просто, наверное, гонит от себя эти мысли и хочет, чтобы жизнь сама все расставила по своим местам. Наверное, она права. Что ей остается, кроме ожидания моего решения… Наше будущее всецело в моих руках. Это я должен отказаться от нее ради своей новой счастливой жизни, о которой мечтал каждый день все эти годы, пока помню себя. Или же отказаться от всего, но остаться с моей самой любимой?.. Как мучительно думать об этом, как тяжело решить…
Мы уже перешли от репетиций отдельных картин к прогонам всей постановки. Игоряша приходил к нам и давал много, как всегда, полезных советов. Он сказал, что за наш спектакль он спокоен. У нас получается очень нетривиальная и вполне целостная постановка. Поэтому он в большей степени сосредоточился на репетициях с восьмиклашками. И ему явно понравились наши с принцессой диалоги и сама наша игра. Ведь это была уже вовсе и не игра – мы говорили с Кристиной те слова, которые точно определяли наше внутреннее состояние и отношение друг к другу. Играть было и не надо. Нам было так просто и органично рядом, что те, кто видел наши прогоны, удивлялись, как непринужденно и искренне все у нас получается.
Вечерами
Надо сказать, с этого года как учебная, так и внеклассная деятельность нашего историка стала предметом множества статей и даже нескольких репортажей по местному телевидению нашего города. Все говорили о нем, как о невероятно прогрессивном педагоге, который создал в «Доме детства – 96» совершенно особую учебную и досуговую среду. Все знали, что все лучшие школы Новокузнецка пытаются переманить к себе нашего Игоряшу высокими зарплатами и прочими коврижками, но он твердо хочет работать только у нас. На нашу театральную неделю поэтому и телевидение приезжало, и из газеты тоже корреспонденты были. А уж быть в конкурсном жюри нашей недели театра – это вообще считалось за честь. Возглавил его, кстати, все тот же главный режиссер новокузнецкого драматического театра, который был у нас и на конкурсе чтецов юмористических рассказов.
…Настал четверг. Это был день соревнования между нами и восьмиклашками. В общем, все прошло очень неплохо. По жребию наш класс первым показывал свое «Необыкновенное чудо». И оно всех, кажется, очень удивило. У восьмиклашек постановка была намного смешнее. Но мы взяли необычностью трактовки и глубиной. Мне было трудно судить, кто как сыграл, так как я не мог видеть все это со стороны. Но зрители смотрели очень внимательно и в конце хлопали дружно.
В субботу вся школа собралась в актовом зале на объявление результатов театральной недели. Наша постановка понравились зрителям и жюри больше постановки восьмиклашек. Мы с Витямбой еще и специальный приз за режиссуру получили. Все это было для всей нашей группы огромной радостью. Мы ощущал себя чем-то общим и были друг другу благодарны. Даже все обнялись вместе. И в этот момент я снова подумал о том, что если я уеду, то потеряю еще и это, общее, что роднит нас. Не только Кристину – еще потеряю всех их. А ведь я люблю их всех. И всегда меня восхищающего Витьку, и такого доброго и трогательного Кирюшу, прикольную Машку, и заботливую отзывчивую Любу, легкого и эмоционального Сашку Медведева, рассудительного Аверьянова и мощного, как скала, Руслана. Как я без всех них? Почему я раньше не замечал, что они так мне нужны, что они такая огромная и важная часть моей жизни? Почти такая же большая, как моя Кристина.
…В середине февраля учиться уже невмоготу. Хочется спать. Вечер приходит рано, и за окном зажигают желтые мутные фонари. Как давно нет солнца! Нет старых фанерных домиков в летнем лагере Карлык. Нет сочной зелени, пробивающейся сквозь разрушенный асфальт дорожек. Хочется тепла, хочется ходить без майки. Хочется, чтобы, выходя из мелкой речушки, ветерок щекотал влажные соски. Чтобы солнце припекало загорелые мускулы рук и икры ног. Хочется прижиматься к голой Кристине и тереться об ее упругие бедра и живот… Хочется лета. Ничего не делать. Ничего не ждать. Просто жить на каникулах, зная, что тебе не надо ничего за самого себя решать. Что все уже решили взрослые и можно не думать о том, что будет завтра…
Мне сегодня исполнилось шестнадцать. Прямо с утра приехал Григорий Аронович с большим красивым пакетом с ручками. Пожал мне руку, поздравил с днем рождения, и еще передал мне сладкий пирог от своей жены. Пакет был тяжелый. В комнате я уселся на кровать и начал вынимать из него подарки, которые передал мне мой опекун. Я никогда в жизни еще не получал таких замечательных подарков. И их было так много! На самом дне лежали отличные голубые с белым летние кроссовки, как раз такие, какие я очень хотел. Еще там была большая тяжеленная книга «Самые красивые места Европы» с роскошными фотографиями. И еще подарочный конверт с изображением парусника, плывущего в голубом море и четырьмя тысячами рублей (по тысяче) внутри. Были также две коробки французского шоколада «Мерси». Одна большая, для всех наших ребят, а вторая маленькая ассорти с множеством разных вкусов – специально для меня. Но больше всего я обрадовался небольшому, но очень продвинутому планшету с диагональю 8 дюймов. К нему еще прилагался фирменный темно-синий защитный чехол и карта памяти аж на 64 гига. Это был просто предел моих мечтаний! И конечно, там еще было письмо от моего Евдокимофа: