Исход
Шрифт:
— В бридж сегодня не играйте, просадите все.
— Когда вы хотите все это делать?
— Сегодня…
Та же ночь, только звезды ярче блещут — дело идет к утру. На приступке домика Унгерна дремлет казак. Он вытягивается по стойке «смирно», когда из дома выходит доктор с маленьким чемоданчиком под мышкой. Провожает доктора глазами, пока тот не скрывается в темноте. Снова садится, тяжело борется с дремотой.
Прокричал петух, второй, третий. Пролаяли собаки, и снова тихо.
К заборчику,
Это Сомов и Мунго. Сомов перемахивает через забор и ждет мгновение. Потом быстро подходит к окну, бесшумно подтягивается на руках, залезает в комнату.
Унгерн во сне говорит какие-то жаркие, быстрые слова, Сомов осторожно подходит к его одежде, быстро ощупывает карманы, достает связку ключей, подходит к сейфу, отпирает его, достает бумаги, карты, документы. Отходит к столу, на который падает белый лунный свет, открывает папку с грифом «святая святых», и чуть ниже — «план кампании». В папке — карты с направлением главного удара. И Сомов быстро перерисовывает план. Листает дальше.
На белом листе бумаги донесение:
«Сроки выступления Бакича, Резвухина и Семенова будут переданы послезавтра курьерами. Посол в Пекине Киселев».
Сомов чуть слышно ругается, захлопывает папку, открывает следующую. Там письмо, отстуканное на машинке:
«Бакичу, Семенову и Резвухину. В ближайшие дни мною будет уничтожен Хатан Батор Максаржав, что послужит для монгольских частей сигналом к мести. Сроки выступления будем ориентировать, подгоняясь к этому дню».
Сомов изумленно прочитывает документ еще раз. Потом прячет все это в сейф, подходит к окну. Видит, как казак, только что дремавший, сейчас, позевывая, прохаживается по двору взад-вперед. Сомов замер у окна, спрятавшись за занавеску. Ждет.
По-прежнему бредит во сне Унгерн — то шепчет что-то, то жалобно стонет, то закричит вдруг.
Сомов ждет, пока казак отходит в ту сторону, где притаился Мунго, появляется в лунном пролете окна и делает Мунго знак.
Казак поворачивается, чтобы отойти, но в то же мгновение Мунго каким-то акробатическим кошачьим движением перемахивает через забор, и казак плюхается лицом вниз, даже слова не вымолвив.
В ЮРТУ МАКСАРЖАВА ПРОСКАЛЬЗЫВАЕТ МУНГО. Максаржав в юрте один, молится перед бронзовым изображением Будды.
— Хатан Батор, — шепчет Мунго.
Тот недовольно оборачивается. Видит Мунго, и лицо его добреет. Он поднимается с колен, идет к Мунго, здоровается с ним.
Мунго приложил палец к губам:
— Тише. Твой русский друг, твой красный русский друг велел передать, запомни его слова: «В тот час, когда тебя назначат главнокомандующим Северной армией и Ванданова — твоим заместителем, не спускай с Ванданова глаз, он враг тебе».
Максаржав снова опустился перед Буддой на колени, начал молиться.
— Ладно, я запомню эти слова. Мунго мягкой тенью выскочил из юрты.
КОРИДОР ШТАБА УНГЕРНА ПРОНИЗАН СОЛНЦЕМ. Раскланиваясь со встречающимися офицерами, по коридору идет Сомов. Он спрашивает одного из штабистов:
— Что у вас здесь, как на пасху, не протолкнешься?
— Пришло несколько машин из Пекина.
— А генерал Балакирев разве не приехал?
— Нет, он на легковой, видимо, — послезавтра.
— А Унгерн один? Он меня что-то вызывал?
— Да, барон один.
Сомов входит к Унгерну.
— Ваше превосходительство, вы просили меня?
Унгерн потер руку, сказал:
— Просил. Собственно, вызывал. Но не будем субординаторами — просил, Сомов, просил. Хорошие вести из Харбина. Прекрасные вести из Парижа. Запад зашевелился. Надолго ли хватит? Но тем не менее. Так вот, милейший, Ванданов у меня умница и душенька, но в военном деле он понимает столько же, сколько я в прободении кишечника. Вот вам письмецо к Ванданову, передайте ему и, если по обстановке, которую вы сможете оценить без особого труда, придется командовать северной группой войск, вы будете ею командовать.
— Но ведь там Максаржав.
— Арта эла герра, дес де фуэра — всякое может быть.
Унгерн протянул Сомову запечатанный сургучом конверт. Тот спрятал его в нагрудный карман, козырнул и вышел.
КВАРТИРА СОМОВА. Сомов, взломав сургучную печать, вскрыл конверт, читает письмо:
«Двадцать пятого уберешь друга. В тот же день начинай».
Сомов быстро глянул на календарь. На листке была выведена цифра — 19. Сомов хлопнул рука об руку:
— Теперь можно уходить, порядок!
Он быстро сжигает бумаги, просматривает свои вещи — не оставить бы чего в карманах, сует в задний карман брюк плоский пистолет, в подсумок кладет несколько гранат и выходит.
Во дворе он отвязывает от коновязи коня, вскакивает в седло и пускает коня по улицам.
Он видит, как в Ургу вступают запыленные части казачьих войск. Он видит, как тянется по улицам артиллерия, и медленно едет навстречу этим колоннам войск.
На борту одной из тачанок написано — «Даешь Иркутск!»
Сомов едет неторопливо, чуть улыбаясь.
Проезжает мимо штаба и не замечает, что у подъезда стоит запыленный открытый «линкольн». Из ворот штаба выскакивает дежурный офицер и кричит:
— Господин полковник, барон вас обыскался…
— В чем дело? Я сейчас занят, позже можно?
— Барон очень просил, на две минуты.
Сомов спрыгнул с седла, привязал коней и пошел через большой мощеный двор к штабу.
А в кабинете Унгерна в большом кресле сидит генерал Балакирев. Унгерн кивает на мощеный двор, через который идет Сомов, и говорит: