Искатель, 1961 №6
Шрифт:
— Можешь выбрать на складе самое лучшее обмундирование. Там с красных офицеров галифе лежат.
Роберт познакомил Сашку со своим приятелем Василием Савченко, украинцем из Днепропетровска, «страстно желавшим служить в охранных войсках». Сашка сказал, что всегда рад землякам, и, как ожидал Сосновский, пригласил их на свадьбу. «Будет гулянка человек на сто или на двести», — расхвастался охранник.
Если бы подпольщикам удалось обезопасить свои «тылы», обеспечить алиби на случай расследования, приговор можно было привести в исполнение на свадьбе, в пьяной кутерьме. И тут Роберт вспомнил о Петере, солдате баншуца. Многое в поведении солдата говорило, что в его лице подпольщики
Сосновский от имени Сашки пригласил Петера на свадьбу. Немец скептически улыбнулся и недоуменно пожал плечами, но после уговоров согласился. Так был заключен союз между немецким солдатом и подпольщиком [3] .
Свадьба состоялась в бывшем актовом зале лидской средней школы, превращенной охранниками в казарму.
Из дневника Роберта. «Петер, сидевший рядом со мной и Савченко оказался в роли свадебного генерала. Кроме него, немцев на «семейном торжестве» охранника не было — немцы брезговали обществом своего холуя. Сашка был доволен, что у него в гостях «настоящий германец». Он то и дело подходил к ним и провозглашал тосты. Пили за Гитлера, за Германию, за Россию, за Украину, за гебитс-комиссара и за жениха. Через час в зале не осталось ни одного трезвого.
3
Любопытно сложилась в дальнейшем судьба Петера. Он оказал немало услуг подпольщикам и, сбежав из фашистской армии, ушел в лес, к партизанам. После войны Петер остался в Лиде и работал шофером в районном отделении милиции. Спустя несколько лет он вернулся к себе на родину, в ГДР. (Прим. авторов).
Свадьба превратилась в дикий разгул. Охранники с пьяными ужимками и присвистом танцевали гопака. Они избили оркестрантов, приведенных из гетто, и затеяли драку между собой. Лидские барышни завизжали, когда раздалось несколько выстрелов. Посыпалась штукатурка с потолка, осколки разбитой пулей лампы. По залу забегали лучи карманных фонарей. Я заметил, как Сашка, шатаясь, вышел из зала. Мы с Савченко двинулись вслед за атаманом, переступая через спящих. Никто не остановил нас, не окликнул. Мы медленно шли по темному коридору за Сашкой. Охранник вышел во двор казармы. Ночь была темная и дождливая. Возле уборной Сашка обернулся и промычал:
— А веселая у меня свадьба!..
Это и были его последние слова. Вася Савченко оглушил его могучим ударом кулака… Через две минуты мы вернулись в зал. Долгое время никто не беспокоился о командире. Лишь спустя полчаса в зале раздался истошный крик:
— Партизаны! Убили!
Поднялся переполох. Прогремела очередь, выпущенная из окна по чьим-то теням. Я тихо сказал Петеру:
— Хорошо, что никто из нас не выходил отсюда.
Петер понимающе кивнул:
— Да, никто из нас не выходил».
Савченко и Сосновского вызывали в комендатуру, допрашивали. Но вскоре отпустили. Петер подтвердил, что ни Роберт, ни Савченко не отходили от него ни на минуту. У полицаев, отнесшихся с уважением к свидетельству немецкого солдата, не возникло никаких сомнений в невиновности Сосновского. Убийство предателя приписали партизанам, якобы
— Знаешь, Роберт, все радуются. Вот бы, говорят, и других немецких прихвостней. У нас и листовка готова.
И Шурик прочитал текст новой листовки:
— «Товарищи! Кара партизан обрушилась на голову проклятого предателя. Не уйдут от расплаты иуды. Их не защитят немецкие штыки. Пусть они дрожат от страха! Все на борьбу с ненавистными захватчиками!
Товарищ, товарищ, берись за ружье, Фашист посягает на счастье твое, Пусть пуля твоя уничтожит врага, Пусть будет Отчизна тебе дорога.Да здравствует наша Советская Родина! Смерть фашистским оккупантам!»
— Хорошая листовка. Кто сочинял?.
— Это Толик, — с гордостью сказал Климко. — Он у нас еще в школе стихи писал.
— Жалко, но стихи придется выбросить… Ведь по ним можно догадаться, кто писал. У вас небось каждый в слободке знает, что Толик пишет стихи.
— Про него так и говорят — «сочинитель».
— То-то и оно… Пора нам, Шурик, выпускать листовки со сводками Совинформбюро.
— Радиоприемник нужен.
— Постараемся найти.
Петр Жуков, который в ближайшее воскресенье ожидал Сосновского на рынке, в ответ на просьбу подпольщика подыскать радиоприемник, почесал затылок и хитро посмотрел на Роберта.
— Есть кое-что на примете.
Шепотом добавил:
— Пускай кто-нибудь из ваших зайдет к Андрею Онацко. Его Мотя Наказных знает… Он сможет достать приемник.
Роберт, конечно, догадывался, что его группа не единственная подпольная организация в городе. Жукову были известны адреса многих явочных пунктов, но конспирация не позволяла ему делиться с Сосновоким этими сведениями. Только летом 1943 года, после ухода к партизанам, Сосновский узнал, как широка и действенна была сеть молодежных подпольных групп, руководимых горкомом партии.
— Товарищ Роберт, приходили с обыском.
Хозяйка квартиры, Александра Иосифовна, была встревожена, да и Роберт при этом сообщении почувствовал легкий холодок. Неужели добрались?
Сосновский расспросил хозяйку, кто приходил. Александра Иосифовна ответила, что четверо, двое в черном и двое в голубом, с бляхами на груди — шуцманы и жандармы. Перерыли вещи в шкафах, заглянули на чердак и ушли.
— А у соседей были?
— Были.
У подпольщика отлегло от сердца. Значит, ходили с повальной. Если бы вели целеустремленный поиск, то копались бы в вещах по-настоящему. Должно быть, фрицы были встревожены диверсиями на станции. Магнитные мины снова стали поступать от партизан.
В этот вечер Сосновокий сидел дома. Александру Иосифовну попросил вывесить в садик одну из простыней — знак того, что день «неприемный». Хозяйка, которая догадывалась о настоящих занятиях своего жильца, выполнила просьбу и накрепко заперла двери. Ночь прошла спокойно. На следующий день Роберт рассказал Шурику об обыске и сообщил, что на несколько дней он «выходит из игры». Надо было все-гаки выдержать карантин. Не стоило зря рисковать, в особенности теперь, когда готовилось покушение на коменданта лидской полиции Брутта.