Искатель, 1998 №10
Шрифт:
Я позавидовала Мете, которая в самый разгар этих печальных событий могла находить в них интерес и радоваться перспективе поработать веслами на байдарке. Эйнар, Кристер и я молча проследовали к Ренманам.
Дверь, как всегда, была открыта и серо-белые ковры поглощали звуки наших шагов. Кристер провел нас, указав жестом направление через две гостиные и вывел на балкон. Никто в большом помещении не заметил нас, прежде чем мы вошли с этой неожиданной стороны, где обычно в одиночестве сидела Мета, но поскольку там на диване и вокруг него находилось шесть оживленно разговаривающих людей, этот эксперимент вряд ли что-нибудь доказал.
—
На ней было красивое черное платье. Хедвиг также была в черном, Виви Анн облачилась в белоснежное одеяние, а Аларик, Йерк и Турвальд Бьерне надели черные галстуки. Никто прямо ничего не сказал, но у меня появилось ощущение, что таким образом почтили не умершую властительницу виллы Ренманов, а всеобщую любимицу — тетушку Отти.
Кристер расположился посредине кружка и с благодарностью принял чашку кофе, предложенную Хедвиг.
— Я хотел бы, чтобы мы все вместе помогли прояснить поступки тети Отти до того момента, когда ее убили, и одному лишь убийце известно, что тогда произошло…
В красивой комнате наступила тягостная тишина. Все избегали смотреть друг на друга и изо всех сил старались не думать о том, о чем мы, несмотря ни на что, все же думали: «Единственный человек, кому все известно, знающий эту ужасную тайну, — он среди нас. Может, это он протянул мне недавно сахарницу, может, это он или она в данный момент сидит так близко от меня, что я могу коснуться его…»
Голубые глаза Аларика, столь схожие с глазами Адели, блеснули, и он проворчал:
— Давай, начинай! Когда речь идет об Отти, я рад помочь полиции.
Его жена кивнула.
— Да. Не верится, что это правда… Неужели кто-то мог поступить так с тетей Отти, такой замечательной, такой доброй и славной?!
Кристер вытащил бумагу из кармана клетчатого пиджака.
— Сначала я прочитаю вам отрывки из письма, которое Отти Юртсберг написала Фее в субботу четвертого августа.
Я снова выслушала эти смутные, покрытые мраком неизвестности строки о беседе, которая оказалась гораздо серьезнее, чем думает какая-то несчастная дуреха, о катастрофе, которая грядет, о слишком большой власти, которую Адель забрала над окружающими ее людьми, и о чем-то, что, к сожалению, все-таки не было серьезным. И таких внимательных слушателей у Отти, по всей вероятности, никогда при жизни не было.
Виви Анн сжала руки на коленях так, что кончики ее пальцев побелели. Турвальд боязливо косился на нее. Йерк Лассас почти бешено мешал ложечкой в кофейной чашке.
— Многое прояснилось бы, — тягуче произнес Кристер, — если бы кому-нибудь из вас удалось установить, что за беседу угораздило перехватить Отти…
Но никто не произнес ни слова.
Кристер, внимательно изучив верхний листок бумаги, продолжил:
— В понедельник, в восемь часов вечера Отти позвонила к Буре и сказала, что все еще гораздо хуже, чем она предполагала. Я объясню это так: она обнаружила в субботу нечто новое, неизвестное ей до того, как написала письмо.
Хедвиг устремила светлый взгляд на Кристера.
— В субботу вечером и в воскресенье у нее не было шансов что-то обнаружить. Я встретила ее около семи вечера в субботу; она как раз шла к почтовому ящику с письмом в руке. Но потом, по ее словам, она собиралась пойти домой и лечь спать и оставаться в постели все воскресенье, потому что ей немного нездоровилось, а ей вовсе не хотелось начинать свою поездку на юг с великолепной шведской простуды.
Никто
— Мы не знали, поздно ли вернемся обратно, — сказала Хедвиг, широкое лицо которой было бледным под загаром. — Виви Анн оставалась у Отти всего лишь несколько минут. Она обняла ее, сказала обычные прощальные фразы, а затем помчалась к Турвальду. Я же сидела там еще некоторое время и болтала с ней.
— О чем?
Бледность лица Хедвиг сменилась внезапным румянцем.
— Ясное дело, болтала больше я, о себе и о Йерке. Пятнадцатый раз по счету обсуждала я вопрос, стоит ли мне изменить Адели, отказаться от денег и выбрать совершенно неизвестное будущее в качестве жены Йерка. А Отти сказала, как часто говорила и прежде, что иметь деньги, пожалуй хорошо, но иметь человека, которого любишь и на которого можешь положиться, еще лучше. Хотя она ведь в то же время жалела Адель. «Ты и я, — говорила она, — по-своему хорошо к ней относимся, а без тебя ей будет ужасно одиноко».
— Какое впечатление производила Отти? Она нервничала? Была подавлена?
— Нет, — заверила Хедвиг. — Скорее наоборот. Она, как ребенок, радовалась поездке.
То же самое отрапортовали супруги Гуннарсон. Речь повела Йерда:
— Она заглянула к нам попрощаться в понедельник около трех часов; она знала, что обычно в это время мы отдыхали за чашечкой кофе. Аларик шутил с ней, уверяя, что испанцы питают слабость к рыжеволосым женщинам, а она подыгрывала ему и обещала вернуться домой на Разбойничье озеро с тореадором и с быком. Ее слова о быке были особенно приятны Аларику. Ну а потом Аларик ушел от нас, и тогда мы больше обсуждали, что она возьмет С собой в путешествие. Она упаковала все уже в понедельник, потому что не хотела делать это в спешке, во вторник утром, когда настанет время отправляться в путь.
Йерда подтвердила, что гардероб тети Отти, взятый в путешествие, состоял как раз из той одежды, которую я нашла со смятыми воротничками в ее правом шкафу. В понедельник, согласно всеобщему дружному свидетельству, на ней было платье в синюю полоску, которое потом оказалось брошенным в камин для мусора.
Около половины седьмого тетя Отти, наконец, нанесла прощальный визит Адели Ренман.
— Адель позвонила мне, — сообщил Турвальд, — и попросила забежать к ней и выпить с ними. — И с ироническим блеском глаз за стеклами очков в черной оправе, он добавил: — Она не жаждала, чтобы я стал ее зятем, но когда речь шла о визитах, я явно великолепно подходил в свойственном мне амплуа молодого человека, умеющего вести беседу. Я пробыл там час, и нам было по-настоящему уютно.
— Адель Ренман намекала, что в тот раз Отти сильно нервничала. У вас сложилось такое же впечатление?
Турвальд огорченно покачал головой.
— Не-ет. Я много размышлял об этом сегодня. Но не припомню, чтоб она была более возбуждена, впрочем, что человек перед дальним заграничным путешествием слегка волнуется. То, что ее угораздило опрокинуть свой стакан на юбку Адели, было несчастной случайностью, и в этом она была виновата также, как и я. И она явилась вовсе не для того, чтобы уговаривать Адель остерегаться; по крайней мере, в моем присутствии. Но она уже пришла туда до того, как я там появился, а когда я удалился, она все еще оставалась на террасе.