Искатель приключений — Вундергай
Шрифт:
— Магазин закрывается! — с нескрываемым раздражением отрезала Флюра. Видно было, что ей не хотелось вмешиваться в семейные дела односельчан.
— Еще двадцать минут, — настаивал Тишибай. — Давай! Без горючего… не уйду… — он вяло брякнул кулаком по прилавку.
— Бессовестный, — расплакалась птичница. — Меня позоришь, колхоз позоришь… Стыд какой! Твои товарищи с утра в поле, а ты? Пей, шайтан проклятый, пока не захлебнешься! — и, плюнув, выскочила из магазина.
Тишабай сморщился:
— Чего ей от меня надо, не п-понимаю. Дом есть, деньги идут, я ее не
Продавщица молча поставила перед Тишабаем бутылки и вернула сдачу.
— Только здесь не пейте… В курятнике удобнее будет.
— Не учи. Тоже мне п-персидская красавица, — пробурчал Тишабай. — Твое дело план выполнять, а не коситься на ч-чест-ных покупателей.
— Ах, как вы надоели… — Продавщица вышла из-за прилавка и бесцеремонно вытолкнула Тишабая за порог. — Давайте, выходите, магазин закрыт.
— Кого ты выгоняешь! — слабо сопротивлялся Тишабай. — Лучшего мех… мех… мех…
Но продавщица хлопнула перед его носом тяжелой дверью, и Тишабай умолк. Уселся тут же на крыльце, откупорил одну бутылку вина. Другую поставил рядом. Отпил прямо из горлышка. Икнул. Мутными глазами глянул на дорогу и, запрокинув голову, присосался к бутылке, зажмурившись не то от яркой лампочки, не то от удовольствия. В горле у него булькало, как у лошади на водопое… Наконец Тишабай оторвался от бутылки и не глядя бросил ее через плечо. Раздался звон разбитого стекла…
— Х-х-хоро-шо… — промычал Тишабай. — Теперь пойдем в ку-рятни-чек… На пух-пух-пух-овой перине будем спать… — Он пошарил возле себя и, не найдя второй бутылки, удивился. — А где она? Не имеете права… Книгу жалоб или… — Тишабай с трудом приподнялся на ноги с решимостью разнести в щепки дверь магазина… Но вдруг остановился. Загипнотизированно уставился на угол стены. Потряс головой, провел ладонью по глазам: видение не исчезло. В двух метрах от него в воздухе маячила вторая бутылка.
Тишабай таращит глаза, понять ничего не может. А бутылка, словно в невесомости, плавно качнулась и поплыла к нему: прямо перед носом замерла. Тишабай робко протянул руку, едва коснулся ее пальцами, та вильнула в сторону.
— Ты… что… косм… косм-ик-ческая… да? — пораженно пролепетал Тишабай. Он даже слегка протрезвел. Покачнулся, взмахнул для равновесия руками, будто петух крыльями перед тем как закричать, и шагнул за медленно плывущей в густых сумерках бутылкой.
Неуверенно переступая, будто ребенок, начинающий ходить, Тишабай шагал по притихшей сельской улице, бормоча себе под нос:
— Раз-два-три, или прийди, или пропади. — Он остановился, протер глаза — бутылка по-прежнему маячила в метре от его носа. — Значит, председательша, раис-апа, верно сказала… Мозги свихнутся… печень пропадет… цирроз будет… Ерунда… этот цирроз… Ничего не будет… — Тишабай поманил к себе витающую в воздухе бутылку. — Плыви ко мне, любимая. — Бутылка тотчас подалась к нему. — Тишабай резко протянул к ней обе руки, но промахнулся и упал,
Но бутылка не пропала. Она маячила перед глазами Тишабая дразнящим поплавком. А у калитки его дома внезапно исчезла.
Прихрамывая, Тишабай шагнул через порог во двор и, перед тем как захлопнуть калитку, высунул голову на улицу. Людей не видно было. Все сидели у телевизоров. И бутылка тоже исчезла. Тишабай облегченно вздохнул, погрозил в темноту кулаком и с треском захлопнул калитку. Потом направился к освещенным окнам дома, но вовремя опомнился и свернул на узкую дорожку, что вела между яблонь к курятнику.
— Такому пьянице и навоз жалко стелить! — вслед ему раздался голос жены из открытого окна. — Ох, горе, мое горе, когда же это кончится…
Она еще долго «честила» своего мужа, но тот не возразил ни одному ее слову. Под градом упреков он доплелся до курятника и, приоткрыв скрипучую дверь, протиснулся внутрь. Домашняя птица привыкла к его визитам и потому не выказала никакого волнения.
Темнота — руки своей не видно, но добраться до старой тахты пустяк, если ты знаешь ее постоянное место. Тишабай провел рукой по старому пыльному одеялу и завалился на тахту с сапогами. С минуту поворчав, он повернулся на правый бок, и вдруг… в квадратном окошке что-то засветилось.
«Жена идет допиливать меня», — с тоской подумал Тишабай и притворился спящим. Однако он не услышал знакомых шагов. А свет в окне тем временем усилился, и вдруг прямо над головой раздалось:
— Вот и я! Го-го-го!.. Ждешь уже. Очень приятно. Очень!.. Твой покорный слуга, джин Цирроз!
Тишабай вскочил как ужаленный. Сердце долбило, словно баран в фанерную калитку. В проеме маленького окошка светилась страшная рожа. Глаза горели кровавым светом, ноздри и пасть до ушей пылали алым пламенем. Так и есть, джин!
Вот красный свет в окне рассеялся, но тут же озарились щели дощатой двери. Тишабай онемел от ужаса. Сполз на земляной пол, попытался забиться под тахту, но голова не пролезала.
Таинственно скрипнула дверь, и в курятнике возникла длинная тощая фигура, согнутая как вопросительный знак. Фигура светилась зловещим фиолетовым светом.
— Давно я этой встречи ждал, — дохнул пламенем джин. — Едва совсем не опоздал. Сейчас мы тебя…
При этих словах, прямо на глазах у перепуганного насмерть Тишабая, джин разделился на три части. II теперь еще два маленьких джина бесновались вокруг.
— Кто… что это?! — прохрипел Тишабай и снова безуспешно попытался втиснуться под тахту.
Джин, что повыше (очевидно, самый главный), подскочил к нему и, покрутив бутылкой вина (той самой бутылкой, которая плыла в воздухе перед носом Тишабая), снова гоготнул и скороговоркой загнусавил:
— Мы вино-водочные джины. Страшней ты не видел картины. Хотим распить с тобой бутылку шайтан-вина. Ты ведь жить без него теперь не можешь. — Он сделал знак рукой, и маленькие джины, пританцовывая, окружили тахту. — Пей, не жалей. Все равно тебе скоро помирать и славных дел колхозных не видать.