Искатель. 1964. Выпуск №6
Шрифт:
Шла восьмая ночь моего путешествия по Маннисауа-Миссу. Ярко пылал костер. Где-то внизу, в прохладной темноте, бормотала река, качая надежно привязанный плот. Метались светлячки. Завернувшись в плащи из теплой и мягкой шерсти ламы, похрапывали мои румберо. Ночной ветерок изредка трогал сухие банановые листья, заставляя меня вздрагивать и оборачиваться. Костер уже один раз прогорел. На нежных, как шиншилловый мех, пепельных углях томится завернутое в ароматичные листья мясо пекари. Рядом на тихом огне печется миту-миту — большущий каштановый индюк.
Глупого миту-миту довольно легко подстрелить.
Заглядевшись на индюка, я не расслышал странного звука, похожего на тихий автомобильный гудок. Но звук этот не укрылся от Мануэла. Он вскочил и, заслонясь ладонью от костра, прислушался.
— Ты слышишь, начальник, bichus!
— Какие звери? Пума?
— Нет!
Он помотал головой. Отстегнул фляжку и выпил качасы. Глотал он крупно и жадно. Тонкими струйками водка стекала с углов его рта и сползала по запрокинутому горлу за ворот. На мокром заросшем подбородке метался малиновый отсвет костра.
— Смотри туда! — сказал он, с хрипом выдыхая воздух.
Я глянул в темноту по направлению его руки. Сначала ничего, кроме крутящихся светляков, не было видно. Потом мне показалось, что я вижу неподвижные и немигающие рубиновые огоньки. Я зажмурился. Открыл глаза, но огоньки не исчезли.
— Вижу… кто это?
— Страшные bichus. Они сердятся. Слышишь, как стонут…
И тут я понял, что это были анаконды. Анаконды, оставившие на ночь реку, рассерженные и, вероятно, голодные.
— Разбудить Энрико? — спросил я, указывая на безмятежно храпевшего коротышку каббокло. [10]
— Зачем? — Мануэл безнадежно махнул рукой, потом втянул носом воздух, повернулся ко мне и нахмурился. — Это миту-миту так пахнет?
— Да.
— Надо убрать. Запах дразнит этих чудовищ.
10
Метис.
— Куда убрать? Бросить им?
— Не дай бог! Это еще хуже!
— Тогда сжечь?
— Жалко… Давай лучше съедим.
Браво, Мануэл! Ничего лучшего, конечно, в данной ситуации не придумаешь. Мы растолкали Энрико и разъяснили ему обстановку. Опухший от сна, он мотал головой, тер глаза и судорожно позевывал. Когда до него дошло, в чем дело, он глотнул качасы и принялся раздирать дымящееся душистое мясо.
Это был пир во время чумы.
Мы заедали мясо медом диких ос, добытым Энрико еще на прошлой стоянке. Скоро все вокруг стало липким и сладким. Ствол моего винчестера лоснился, как от обильной смазки. Пришлось убрать оружие с колен куда-нибудь подальше. Все равно оно бы не помогло…
Скоро захотелось пить. Но воды в нашем ведре для питья оказалось на самом донышке. Спуститься за водой к реке было равносильно самоубийству. Пришлось выпить качасы, которая к пожару в глотке добавила пожар в желудке. Чтобы не думать о воде, я попытался уснуть. Энрико остался за часового.
Кости миту-миту мы сожгли.
Неожиданно для себя я перестал думать об анакондах и провалился в какие-то
— Вставайте!
Я вскочил на ноги.
— Перикох! [11] — послышалось из ночи. — Перикох!
— Кто ты? — спросил Мануэл на языке гуарани.
— Перикох! — донеслось из темноты.
Ночь близилась к концу. Померкли светлячки. Ушли в темные, подернутые туманом воды ночные красноглазые призраки. Где-то вдалеке хрюкал тапир, хохотали спросонья обезьяны-ревуны.
— Отвечайте, кто вы, или мы будем стрелять! — крикнул Мануэл.
— Перикох!
— Он, наверное, не знает гуарани, — высказал предположение Энрико.
11
Здравствуйте, я желаю вам добра, надеюсь, вы мне тоже.
— Идите к костру. Только медленно! — скомандовал Мануэл по-португальски.
— Obrigado. [12]
Зашуршали листья. Я настороженно прислушался. Судя по шагам, человек был один.
— Стой! — распорядился Мануэл.
Мигнув Энрико, он вытащил из костра пылающую ветку и шагнул в темноту. После шелеста листьев и приглушенного говора в свете костра показались Мануэл и индеец с дротиком и духовой трубкой. Он был низкоросл, но крепко сложен. По деревянному диску на губах и характерной раскраске я узнал в нем индейца племени тхукахаме. Это племя живет на севере Шингу, в районе великого водопада Мартине.
12
Благодарю (португ.)
Индеец огляделся и после минутного колебания направился ко мне. Вынув из головы желтое перо арара, он в знак дружбы положил его к моим ногам. Я протянул ему свою трубку. Индеец присел на корточки и деловито, будто делал это всю жизнь, набил мой вересковый бройер табаком. Покурив, он передал трубку мне. Я сделал несколько затяжек и отдал трубку Мануэлу.
— Здесь очень плохие места, — сказал индеец. — Я проведу ночь с вами.
Я кивнул.
— Как ты попал сюда? — спросил Энрико.
— Я иду в Диауарум. К миссионеру.
— Тебе нужны лекарства? — не отставал от него Энрико.
Индеец не ответил.
— Так зачем тебе нужен миссионер?
— Оставь его в покое, Энрйко, — сказал я. — Какое нам дело!
— Вы ищите пропавших англичан? — спросил тхукахаме.
— Откуда ты знаешь?! — воскликнул я удивленно и, пожалуй, даже немного испуганно.
— От ваура. Ты был в гостях в их деревне на реке Ферру.
— Ах, вот оно что…
Я действительно несколько месяцев назад посетил деревню ваура — десяток свайных хижин, крытых побуревшими на солнце пальмовыми листьями. И, как всюду, расспрашивал там о полковнике Фосетте, о его спутниках. Оказывается, весть об этом невидимый индейский телеграф разнес по всему Шингу.