Искатель. 1969. Выпуск №6
Шрифт:
Ива Менжерес резко выделялась среди пассажиров. Она была в теплой женской шубке-дубленке, совсем новой, еще не обтершейся. Края шубки оторочены белым мехом. Светло-синие из тонкой шерсти брюки, меховые полусапожки скорее годились для загородных зимних прогулок, нежели для дальних поездок. На голову Ива небрежно набросила белый платок из легкого козьего пуха — он красиво обрамлял ее смуглое лицо. В руках у Менжерес был небольшой дорожный саквояж: с такими элегантные паненки в прошлые времена садились в международные вагоны сверкающих огнями экспрессов дальнего следования.
— Дывысь, яка краля, — услышала она чей-то восторженный шепот.
Билет на нужный рейс ей накануне передал Кругляк. Автобус отыскала довольно быстро, пассажиры все на местах, двери закрыты, перед ними кучка людей, желающих во что бы то ни стало попасть в эту металлическую коробку. До отхода оставалось минут двадцать, и Ива не стала торопиться, незаметно
Она была убеждена, что где-то здесь, среди этих людей, находился соглядатай Сороки — не может быть, чтобы референт не поручил кому-нибудь проконтролировать ее отъезд. Ива подумала об этом без всякой злости: условия подполья требовали постоянной проверки каждого. У нее вдруг возникло мальчишеское желание — выяснить, кого к ней приставили. Ива быстрым шагом подошла к стайке такси, жавшихся к автобусам, спросила у шоферов, куда они поедут. И тут же заметила, как из толпы пассажиров выскочил толстенький мужчина с портфелем, подбежал к другой машине и затоптался в нерешительности на месте. «Куда товарищ-гражданин желает?» — открыл дверцу машины водитель. «Сейчас решим», — невнятно забормотал толстенький. Ива немного поторговалась с шофером, громко объявила, что за такие деньги она сама кого хочешь доставит хоть к бабусе, отошла в сторонку. Пассажир с портфелем тоже, видно, не сошелся в цене. Он прошел совсем рядом с Ивой, и она не удержалась, чуть слышно — только для него — сказала насмешливо: «А может, вдвоем поедем? Дорога у нас одна…» Незадачливый соглядатай торопливо нырнул в толпу.
Ива, независимо помахивая саквояжем, двинулась к автобусу. Место ее заняла шустрая молодица с огромной корзиной. Ива небрежно попросила ее подняться, сама переставила корзину. Молодица раскрыла рот от удивления, всплеснула руками:
— Хто ж вона така, щоб с миста зганяти? Я ще з вечера прийшла…
— Мое, — отрезала Ива. — Не галасуйте, не допоможе.
Молодица еще долго ворчала, поминая городских девок, у которых ни стыда, ни совести.
Прокаленное морозом железо автобуса звенело под каждым шагом, на стеклах налипли причудливые наросты инея. Ива сложила губы трубочкой, подышала на изморозь. Оттаяло маленькое окошечко. Толстенький с портфелем повертелся поодаль от машины. «Поихали», — наконец облегченно сказала кондукторша, автобус недолго порычал дымом, покатился по скользкой зимней дороге.
Примерно через час референту Сороке докладывали, что девушка, приметы которой он указал, отправилась рейсовым автобусом № 17, оделась в дорогу броско, вела себя как избалованная городская паненка. «Это на нее похоже», — пробормотал Сорока. Он еще несколько дней назад отправил через курьеров необходимые распоряжения и теперь стал дожидаться новых вестей. У него появились сомнения: а не напрасно ли все это затеяно? И тот курьерский рейс Менжерес и хлопотная работа по сбору информации? Но Сорока тут же решил, что это необходимо: Ива с ее исступленной преданностью национальной идее является тем человеком, который, возможно, сможет выполнить приказ краевого провода о наказании виновников провала операции «Гром и пепел». С другой стороны, имеется реальная возможность проверить ее в деле, за которое двое уже поплатились жизнью. По всему пути за Ивой будут наблюдать внимательные глаза, каждый ее шаг станет известным службе безопасности — человек она новый, и такая предосторожность никогда не повредит.
Из следующего донесения Сорока узнал, что Ива Менжерес не совсем благополучно прибыла в райцентр неподалеку от Зеленого Гая. Сообщал один из местных жителей. На большее, кроме эпизодических заданий, он не был способен в силу преклонного возраста и глубоко укоренившегося страха перед провалом. Так вот этот дидок, занимавший должность ночного сторожа склада райпотребсоюза, вышел на автобусную остановку, чтобы зафиксировать прибытие девушки с приметами, указанными в «грепсе».
Однако автобус в тот день так и не пришел. Чуть позже дидок узнал, что на одной из промежуточных остановок машина забарахлила, неисправность пытались устранить. Потом обозленный шофер сказал, что потек радиатор — это надолго, придется ему замерзать здесь до прибытия автомастерской, а пассажирам — добираться самостоятельно. Девушка в шубке, платке из козьего пуха и меховых сапожках была все время в автобусе, она очень ругалась, потому что у нее каникулы и времени совсем немного, каждый день дорог. Потом ей повезло: согласился подвезти водитель проходящей мимо грузовой машины, притормозивший, чтобы узнать, что случилось с автобусом. Информатор вчера встретил эту девушку в райпотребсоюзовской чайной — она зашла пообедать. Одета все так же: новая короткая шубка из дубленой кожи, отороченная мехом, светлые брюки, сапожки, белый платок. Она разговаривала с официанткой, спрашивала, у кого может остановиться на несколько дней, потому что Дом колхозника переполнен, да и вообще такое жилье не для нее. Официантка отправила
Из этого сообщения Сорока уяснил, что Менжерес удалось найти пристанище в райцентре и она приступила к работе, использовав в качестве прикрытия историю с поисками родственников. Он отметил, что девушка действует не то чтобы смело, а нахально, будто нарочно заботится о том, чтобы каждый ее шаг стал известен окружающим. Так они и задумывали эту акцию — у Ивы добрые документы, ей нечего прятаться, скрывать легальную цель приезда.
Прошло несколько дней, и Сорока получил новое донесение. Ива нашла Гафийку, ныне Гафию Степановну. Та ей рассказала, что Панас Менжерес, у которого она служила, выехал в тридцать шестом году во Львов, потому что торговля его пришла в упадок и пришлось продать магазин. У Панаса действительно был родственник в городе, кажется, родной или двоюродный брат, но он не любил о нем говорить — тот в тяжелую минуту отказался одолжить деньги. Ива Менжерес по вечерам ходит в районный Дом культуры на танцы и в кино, завела много знакомых среди местных студентов, приехавших к родным на каникулы, особенно подружилась с Иваном Нечаем, бывшим инструктором райкома комсомола. Вокруг Ивана, как всегда, крутится молодежь, но он долго в райцентре не пробудет, так как собирается к жене своей Владе в Зеленый Гай, а пока гостит у своих родителей.
Еще через парочку дней отозвалась бабка Килина из Зеленого Гая, старушка-самогонщица, оказывавшая услуги еще Стасю Стафийчуку, в банде которого находился ее сын. Правда, в последний год бабка запросилась на покой, но люди Сороки ее так пугнули, что старая карга вновь обрела былую прыть. Бабуся была неграмотной, и ей пришлось добираться до райцентра, чтобы рассказать дидку из райпотребсоюза последние новости, а тот уже отправил «грепс». По ее словам, Нечай приехал к Владе не один, а с городской девкой, на стыд людям натянувшей на себя мужские штаны. Нечай и Ива ходили на охоту, на лыжах катаются, собрали таких же вертихвосток из местных и устроили в клубе концерт. И правда, голосок у той Ивы, как у райской пташки, все песни украинские народные пела, а губы у нее и очи злые. Хотела она, Килина, узнать, что потеряла Ива в Зеленом Гае, подкатилась к Нечаю, но тот ее так шуганул — до сих пор на спасительницу матерь божью молится за то, что отвела напасть от антихриста инструктора…
«И вот с такими людьми, как бабка Килина, мы думаем победить? — горестно размышлял Сорока, прочитав донесение. — Впрочем, кто думает о победе? Продержаться бы еще немного, пока американцы не обрушатся на Советы, у них атомная бомба, они сотрут с земли весь этот народ, которому и дела нет до будущей великой державы». В последние дни Сороку все чаще и чаще охватывало тупое отчаяние, к сердцу подступала темная ненависть к людям: ходят по земле, работают, плюют на все его, сорочьи, призывы.
— Видите, как хорошо иметь распространенную фамилию! — Ива Менжерес была в прекрасном настроении. Поездка в Зеленый Гай, несомненно, пошла ей на пользу. На щеках заиграл свежий румянец, зимний ветер коричнево прижег отбеленную кремами кожу.
Она докладывала Сороке о поездке в иронических тонах, чуть подсмеиваясь над собой:
— Я стала совсем селянкой — научилась коров доить и в печи обед варить. Собиралась даже замуж выйти, сватался там один хлопчина-механизатор. «Ты, — говорит, — песни поешь гарно, станешь у нас самодеятельностью руководить вместо Леся Гнатюка, нашего дорогого товарища-друга, убитого проклятыми бандерами…»
— Но-но! — Сорока поджал губы, укоризненно погрозил пальцем.
— Так это же не я, это он говорит… — постреляла глазками Ива. — В нашем крае Менжересов — через пять хат шестая. И в Зеленом Гае живут три или четыре под такой фамилией, со всеми познакомилась, а с одним даже породнилась, его дедушка к моей бабушке в садок шастал…
— Перестаньте, Ива, переходите к делу. Что у вас за дружба получилась с Нечаем?
— За что люблю вас, друже референт, так это за откровенность! Ну где бы мне догадаться, что вы следили, а так нате вам — сами выложили! Вам бы батярусами [8] командовать! — Ива не выбирала выражений.
8
Батярус — босяк (диалект.).