Искатель. 1979. Выпуск №3

Азаров Алексей Сергеевич

...Густая вечерняя роса уже клонила травы. Осторожно ступая по лесной прели, Розенкранц вороватыми кругами заходил вокруг матросов, взблескивавших топорами. Зорко вглядывался, что-то прикидывая и выбирая, шевелил сухими губами.

Пожилой солдат, мастеривший здоровенные сани, показался чем-то недовольным и злым — двигал густыми с проседью бровями, глухо ругался. Мушкет солдата был прислонеп у толстого дерева, шагах в десяти от саней...

Розенкранц, обойдя подвижное кружевное пятно света, стал пробираться к дереву, надеясь незаметно достать мушкет из-за ствола. Когда

он был уже почти у цели, под ногой треспула сухая ветка. Солдат повернулся, и Розенкранцу ничего не оставалось, как выйти из-за дерева.

— Что, брат, тяжело? — спросил участливо.

Никола, отдуваясь, выпрямился, метнул острый взгляд из-под бровей.

Тяжко! — толчками перевел он дух. — На последних си

лах...

Вижу, надрываешься! — датчанин затаил под опущенны

ми веками волчий блеск.

Не я один, сударь. Вся как есть. Расея вконец умучи

лась войной.

Иноземец махнул рукой — по лицу зыбью протекла растерянность. — Ладно, пойду я лыко драть.

Лыко! Какое такое лыко? — солдат криво улыбнулся. —

А на что оно надобно тебе?

Велено обучить здешних чухонцев лапти плести.

Лапти? — совсем удивился Никола, потирая натруженные

руки. — Да что ты, аль рехнулся? Сам высох и ум у тебя

тож. До того ли теперь? Лезет тебе в голову — неудобь ска

зать...

Царь так велел, — тяжело расклеил губы датчанин, —

видать, сани твои не к спеху, раз такое дело велено.

Ой ли не к спеху? — Никола стал оглядываться, словно

собрался кого-то позвать.

72

Напряженно следя за солдатом, датчанин юркнул под спасительные лапы елей.

— Вот выползень змеиный! — выругался Никола. По понизовью разливалась прохлада. Повеяло вечерним настоем смол, терпкой гарью выгоревших просек, запахами обожженной земли. На небо наползла темень.

Розенкранц, рывками хватая воздух, остановился. Оглянулся взбешенный и пошел назад, по своим же следам на примятой траве. Ступал след в след. Вот и толстое дерево. Мушкет был на прежнем месте. Подкрался, качаясь тенью.

Солдат отдыхал — шумно переводил дух, засунув руку под густую бороду. Глянул в небо, взялся за топор и с кряком стал отесывать бревно. Вытянув руку, Розенкранц схватил запотевший мушкетный ствол и бледным привидением пропал в густеющих сумерках.

Дав большой круг по лесу, Розенкранц успокоился и стал пробираться к лесосеке. Выбрал нехоженое буреломное место, зилег, изготовил мушкет.'Просека была видна как на ладони. Под злым прищуром датчанина сновали матросы, солдаты — носили бревна, тянули к морю огромные сани. Матерно покрикивали прапорщики. Простоволосый полковник распекал за что-то небольшой замерший строй. Совсем рядом, звякая саблей и придерживая треух рукой, пробежал капитан.

Густея, растекалась темнота. Датчанин

вглядывался в расторопную суету на лесоповале, со злобой ощущая, что глаза все чаще увлажняются слезой. Неистово тер глазницы кулаками, снова напряженно всматривался. Но рассудок уже подсовывал резонные сомнения: работы налажены, все идет своим чередом, и царь, видно, сегодня на лесосеку пе придет, темно уже...

«А если подобраться к шатру Апраксина? Нет... не удастся. Кругом охрана, караулы, до утра будут тлеть костры...»

Розенкранц поднялся, охваченный ненавистью, в тисках дур-цых предчувствий. Злобно воткнул мушкет стволом в землю. Быстро заскользил от опасного места в сторону темной прозелени парного болота. '

С трудом миновал болото. В кровь порезал руки осокой, намок по пояс и перепачкался липкой грязью. Впереди, отбрасывая густые тени, заредел лес, налитый шорохами, духом близкого моря и тревогой.

Под ногами заскрипел перемолотый волнами ракушечник, загремела обкатанная морем мелкая галька. Добежал к большой гранитной глыбе, постоял, прислушиваясь, и сполз спиною по камню к земле. Песок вокруг гранитного обломка был пересыпан блестящими чешуйками. Вышелушивали их из камня цепкие корни мхов, выбивали крепкие удары солнца и мороза. И уже волны и ветры разносили окрест искрящееся слюдя-кое богатство.

...И зыбко закачалась перед глазами Розенкранца приманка, о которой горячим шепотом заливал уши английский посланник. Она виднелась такой же искрометной, но только звонкой и тяжелой, мягкой на зуб и даже сладкой на привкус. И уже не слюдяные блестки взвихривались ослепительными прядями из-под обода закатного солнца — перед смеженными ресница-

73

ми плясали золотые луидоры, рубли, кроны, франки... От близости этого червонного огня датчанину стало жарко. Он уже не чувствовал холода, источаемого ослизлым камнем...

Когда над морем тускло вызвездило, Розенкранц осторожно стал пробираться по песчаным наволокам к западной оконечности мыса, откуда за качавшимся туманом были видны россыпи света шведских кораблей.

Теплая ночь обещала погоду. Под неярким светом" месяца бархатно заблестела на земле темнота. В этой темноте и пропал беглец.

Русских постов поблизости не оказалось. Послушав текучий шум воды, датчанин окунулся по пояс. Плыл долго и тихо, без всплесков, потом различил впереди силуэт сторожевой шлюпки, растянутый неясным лунным светом. Глухой простуженный голос окликнул по-шведски из вязкой темноты:

Кто плывет?

Свои! — захлебываясь, отозвался Розенкранц, хватаясь

за борт рубчатыми и пухлыми, как у утопленника, пальцами.

Поджидавшие в лодке матросы проворпо вытащили его из воды. Лица шведов были суровы и недоверчивы — готовые

на все.

— Пароль? — спросил угрюмый длиннолицый матрос, держа

руку на рукоятке кинжала.

— Месть принцессы! — пролепетал Розенкранц, стуча от

холода зубами.

15

Сэр Рой Дженкинс угрюмо осмотрелся.