Искатель. 2004. Выпуск №10
Шрифт:
13
Майор должен вернуться только к вечеру, но в нашей избе орудовал дед Никифор. На плите фырчало и чавкало. Пахло чем-то подгоревшим. Дед усадил меня обедать и наложил в миску того, что фырчало и чавкало. Бурая вязкая масса - она и в миске продолжала пофыркивать и почавкивать.
– Суп гороховый, - объявил дед.
– Чего он такой?..
– Разварился.
– Не суп, а каша.
– Горох, парень, есть
– Кстати, дед Никифор, Сеньку Горохова знаешь?
Дед глянул на меня хитро, как бы из-под волосатой своей сущности - и не ответил. Я не ел месиво, пока не заговорит.
– Серега, этот Горохов мужик веский.
– Значит, какой?
– Справный.
– Ага, а какой?
– Охотник. Уточку на пруду подстрелит, окунька в речке изловит, сосенку в лесу срубит.
Значит, хозяин. Да и не могли в поселке жить одни выпивохи. Дома-то растут, автомобили покупаются… Поросята почти в каждом сарае хрюкают, а из-за гусей по улице не пройти.
– Никифор, а почему Горохов, и Висячин не ладили?
– Неизвестно, одни только слухи с небылицами.
– Какие слухи?
– На охоте у них дело вышло. Километра три от поселка, за ольшаниками, горох посеян. Много, гектары. И повадились кабаны. А за ними охотники. Ночью Висячин и Горохов пальнули по кабанчику враз. Завалили, только чей кабанчик? Глянули, а кабанчик-то черного цвета. У нас таких отродясь не водилось. Пока спорили, кабанчик сбежал. Такая вот загвоздка.
Я ничего не понял. Наверное, оттого, что наполовину съеденная супокаша в желудке затвердела, как хороший цемент. Дед Никифор изучал мое лицо: что, мол, скажу про черного кабанчика.
– Никифор, в чем же проблема?
– А ты в сельмаге не был?
– Нет.
– И продавщицу Альку не видел?
– И продавщицу Альку не видел.
– А на ней растут густые кудри, как черные джунгли.
– Ну и что?
– Кабанчик-то был тоже черный.
– Дед, ты не выпил?
– Выпил не выпил, а у Альки на щеке две отметины от картечин, поскольку выстрелов было два.
– Никифор, ты думаешь…
Я не знал, что он думает. Прямо-таки по Гоголю. В свое время я завел толстый блокнот для записей интересных преступлений и любопытных историй. Например, мистических. Но этот дневник зачах, потому что загадочных преступлений не попадалось. Мистические же загадки в городе не возникают: они здесь, где леса и черные кабанчики.
Все-таки мысль я закончил:
– Никифор, ты думаешь, что Висячин с Гороховым враги из-за женщины?
– Не из-за кабанчика же?
– Значит, из-за продавщицы Альки, - подытожил я.
– Ни хрена подобного.
– Никифор, ты сам же подтвердил, что из-за женщины.
– Допустим, вмешалась Амалия.
– Любовь, что ли?
– не поверил я.
– Ведьмина любовь, что людская кровь.
– Что ты имеешь в виду?
– Ведьма вдыхает воздух, а выдыхает гарь. Вот кабанчики и чернеют.
Сперва мне показалось, что дед Никифор просто нелогичен. Но теперь он нес чепуху, которая даже в мистику не укладывалась. Дыхание Амалии
– Никифор, ты с Дериземлей дружил… У тебя должна быть версия, что с ним случилось.
– У меня есть.
– Какая же?
– Пострадал за измену.
– Измену… кому?
– Водочкой мы причащались на троих. Я, Висячин и Пашка Дериземля. А тут Пашка нажрался один. Вот его и уволокли.
– Кто уволок?
– А хотя бы Федька Висячин.
Умного человека я понимаю сразу, дурака - никогда. Дед дураком не был и до. сих пор казался мне человеком здравым. Но дед Никифор жил в фантастическом мире деревни. Поэтому вопрос я задал соответствующий этому деревенскому миру:
– Куда Висячину волочь, если сам оказался в сарае?
– Вы ему помешали.
– Иначе куда бы волок дальше?
– Дело темное… А хоть и к себе в могилку.
Дед не шутил, но его тон был каким-то необязательным. Мол, хочешь верь, хочешь не верь. При таком настрое я придержал вопрос главный: что он думает об отравлении его дружка стрихнином?
– Никифор, что вы обычно пили?
– Что в сельмаг завезут.
– Водку?
– Ее, портвейны, ликеры, ром…
– Дорого при ваших пенсиях?
Он не ответил, взявшись за мытье посуды. Не расслышал, вопроса не понял? Я повторил:
– Дед Никифор, откуда деньги-то брали? Ты пенсионер, Дериземля пенсионер, Висячин все отдавал жене…
– Бог милостями не оставлял.
И дед направился в свой дом торопливо, словно убегал. Я не мог понять, чем смутил его вопрос о деньгах, или мне показалось? Вот так и на допросах: бывало, что пустяшный вопросик заставлял признаться в убийстве.
Пришел майор. Куртка в паутине и рыжих иголках, щека оцарапана, лицо усталое, голос усохший… Напившись воды, он сообщил:
– Пустой номер. Мне дали десять курсантов, а тут нужна дивизия.
– Хотя бы окрестности…
– Слева речушка Тихая, справа Кузьминское болото. Главное, в войну здесь бои шли. Заросшие воронки, траншеи в малиннике… Обрушенные каменные доты… Тело спрятать легко. А попробуй все облазь!
Я рассказал про гражданина Горохова, который враждовал с Висячиным из-за черного поросенка. Но майора больше удивил липкий темный колобок, который я вывалил ему в тарелку.
– Сергей, это что?
– Гороховый суп.
– Его едят?
– Я съел.
– И что?
– Пойду допрашивать Горохова.
– После горохового супа только Горохова и допрашивать, - согласился майор.
14
В деревне не стыдно пить водку, играть в карты и часами торчать у магазина, но стыдно читать - никого с книгой не видел. Тем более неудобно шататься по деревне с чемоданистым, то есть следственным, портфелем. По крайней мере, мне было некомфортно.