Искатель. 2004. Выпуск №10
Шрифт:
– От чего?
– Висячин пальнул в утку, севшую рядом со мной. Хотел опередить.
– Его за это привлекали?
– А он в меня не попал.
– Откуда же шрам?
– Редкий эпизод: пуля ударилась о воду, расплющилась и рикошетом в меня. Висячина помытарили и дело прекратили. Я не жаловался.
Редкий случай… Но то обстоятельство, что Висячина не наказали, как раз и могло обострить затаенную злобу потерпевшего. У меня был главный и, видимо, последний вопрос:
– Горохов, где вы были пятого августа?
–
Пятого августа Висячину подбросили водку со стрихнином. У Горохова алиби. С этого бы и начать допрос…
15
Следователь должен находиться в постоянной моральной форме. Вернее, обладать психологической силой. Эмоциональным зарядом, что ли. Но я все это утратил - потерял свое лицо, потому что жил в другом мире. Непонятном и незнакомом, как кривое пространство. Я походил на пересаженное растение, вырванное из родной почвы.
Мы с майором пили утренний чай. Видимо, во мне еще осталось раздражение от вчерашнего пустого допроса Горохова.
– Петр, покойника вырыли из могилы и везли по поселку… Неужели никто и ничего не видел?
– Оперативно прочесываю каждый дом. Люди шарахаются от моего вопроса. Мол, не видели, как Висячин лез из могилы.
– Не знают истории. Иллюзиониста Гудини зарывали в глубокую могилу в наручниках. И он вылезал. Что еще в поселке?
– Анчутка в лесу бродит.
– Это кто?
– Леший. Я нашел бывшую любовницу Висячина…
– Как понять «бывшую»?
– Прошлым летом они встречались на огородах до сентября.
– Наверное, жена спугнула?
– Нет, начались осенние заморозки.
– Эта любовница не могла злобу на Висячина затаить?
– Замуж вышла. Вот и вся информация. Жизнь в поселке идет, городская культура потоком бурлит…
– Где ты ее видишь?
– У магазина на доске объявлений. «Продам самовыворачивающееся пальто». Или: «Фотографирую ауру». Или: «Куплю бивень из-под мамонта». Или: «Лечу пчелоужаливанием, три пчелы…»
В окно постучали. Я вышел на крыльцо и спустился вниз. Там стояла пожилая женщина в резиновых сапогах, плотнотканевом комбинезоне и спортивной шапочке. Боже, Мария Феодосьевна, заведующая зверофермой. Я же взял с собой все материалы, намереваясь дело здесь кончить. Я пожал ее узкую крепкую руку и, чтобы пресечь упреки, пошел врать:
– Мария Феодосьевна, приехал заняться вашим делом.
– Думала, что вы забыли.
– Как забыть, если первого сентября срок по делу истекает. Норок переловили?
– Школьники ловят, но ворог ходит.
– Ворует?
– Продолжает зверьков выпускать.
– Едем!
Майор «уазик» разогрел. Я взял как опознавательный знак свой емкий портфель. Мы понеслись на другой
Звероферма раскинулась в двух километрах от поселка. Вольеры тянутся далеко - конца не видать. Впрочем, какие вольеры? Узкие тесные клетки, и в каждой по зверьку. Сзади приделан ящичек для потомства. Мария Феодосьевна постучала по сетке - норка выскочила из заднего домика посмотреть. Маленькая, шустрая, подвижный носик подрагивает, глазки-бусинки сверкают…
Мария Феодосьевна обратный путь ей перекрыла заслонкой, с домика сняла крышку и вынула пять слепых детенышей: голые, какие-то сизые, беспомощно ворочают лапками… Норка-мать истерично заскреблась в заслонку.
Бедные животные: рождаются в клетках, живут здесь и погибают, и всю свою жизнь пытаются выскочить за сетку в сосновые леса. Вот кур мне не жалко: они не знают, что такое свобода, и не рвутся на простор, им не интересно. А норка любознательна. Свободы достойны…
Надо записать в дневник… Свободы достоин только тот, кто любознателен.
– Вот смотрите, - Мария Феодосьевна распахивала одну за другой клетки.
– Пустые!
– Не сами убежали?
– Нет, металлические защелки. Кто-то выпускает давно и постоянно.
– Воруют?
– Нет, просто хулиганят.
Майор, тенью шедший сзади, вдруг согнулся вдвое и бросился куда-то под заведующую. Она взвизгнула. Майор успокоил:
– Гляну на ваши сапоги.
Она стеснительно подняла ногу. Петр обратил мое внимание:
– Подошва гладкая.
– Ну и что?
Отпустив ее ногу, майор подвел нас к тому участку пола, который был утрамбован землей и глиной. Видимо, половой настил меняли.
– Сергей, глянь!
Несколько четких вдавленных следов. Рубчатая подошва и, главное, каблук - пять мелких звездочек. Одна в центре и четыре по краям. Отпечатки четкие, как на гравюре. И я спросил:
– Мария Феодосьевна, чьи следы?
– Только не моих девочек. Размер-то сорок три - сорок четыре. Сапожищи.
Наконец-то мой портфель оправдал свой размер. Я достал мешочек с гипсом, баночки, сделал кашу и залил один из следов. Осталось только подождать, когда затвердеет.
– Чьи же это следы?
– задумалась вслух Мария Феодосьевна.
– Анчутки, - подсказал майор.
16
Анчутка меня не интересовал. Леший и есть Леший - он в лесу. Поселковая жизнь его не касалась. На звероферме работали молоденькие девчата, которых мог посетить какой-нибудь знакомый в резиновых сапогах - не обязательно в резиновых, - с каблуком, имевшим орнамент из пяти звездочек.
Меня ела другая мысль…