Искатель. 2014. Выпуск №4

Голиков Александр Викторович

— Где, где стреляют? — шумнул Штапин.

Дубняш показал стволом в сторону фруктовых деревьев.

— Опер! Вперед! Только на поражение не стрелять! — скомандовал Можаров.

— Кто это? — спросил Вертанов.

— Наш сотрудник для охраны, — ответил Майор.

— Попробуйте зайти с тылу, — засуетился Вертанов.

— Я вдоль малинничка! — бросил Дубняш и, пригнувшись, побежал. Раздался еще выстрел.

— Вон он! — Можаров показал на огонек только что мелькнувшей вспышки.

— Пошли! Но осторожнее! В случае чего — ложись! —

скомандовал Штапин и двинулся к темнеющим деревьям. — Идиот пьяный! Не видно ни фига, а он палит!

Стали подходить кt кустам.

— Маратик! Зятек! Ты чего шумишь! Пошли чай нить! — вкрадчивым зазывающим голосом прокричал Штапин. — Самовар стынет! Компания скучает. И Вика тебя заждалась.

— Сейчас как врежу! Вон этой, пузатой! Ворона, что ли? Чтоб не каркала на мою новую жизнь! — послышалась заплетающаяся речь Марата.

— Да брось ты ее! Пошли еще по махонькой…Там гости ждут!

— Сейчас врежу и приду! — продолжал жених.

Тут же прогремел выстрел.

— Ложись! — скомандовал Вертанов.

Все трое прилегли к мокрой земле.

— Вот тебе и сирота, мать его! — выругался Штапин.

Снова послышался плачущий голос жениха:

— Промазал!

— Можаров, вперед! — скомандовал секретарь.

— Слушаюсь, — простонал тот и новыми ботинками замесил грязь за колышками палисадника.

— Ну ты и молодчага, Марат! Я уверен, что ты ее прикончил! — прокричал Соловей Кириллович.

— Где подранок? У вас там? Сейчас добью!

Можарова стремительно отшвырнуло назад.

— Он по земле целит, — визгнул он и покатился дальше.

— Где дичь? Я не вижу, — зазвучал голос Марата и захлебнулся.

Из кустов послышалась возня, вскрики и затем уж спокойный баритон Дубняша:

— Принимайте своего Робин Гуда.

Штапин, Вертанов и Можаров вскочили и, дружно меся ногами чавкающую грязь, бросились на голос. Дубняш прижимал секретарского зятя тощим животом к земле, при этом рука его была заломлена за спину.

Ружье чернело на отлете.

— Где патроны? — прохрипел Штапин, схватив двухетволку.

— Вот, — Дубняш протянул в ладони смятую картонную коробку.

Штапин ссыпал набитые дробью и порохом гильзы в карман и сказал пугающим полушепотом:

— Знал бы, я бы тебя не так посвятил! Чего уж…

Махнул рукой и направился к дому.

— Бать! Я что-то не так сделал, извини!

Преддипломное время (а его катастрофически не хватало) пролетело для Комлева в лихорадочном сумбуре, в бесконечной спешке, нервотрепке и беготне. Приходилось отчаянно совмещать непростые студенческие заботы с милицейской повседневностью. Были и серьезные срывы в работе, на что Шкандыба — к удивлению Афанасия — не проявлял более присущих ему отрицательных эмоций, а лишь молча разводил руками, дескать, что же ты, брат, опростоволосился.

В светлой университетской аудитории за скрипучими столами, парадно выставленными вдоль стены, расположились члены экзаменационной

комиссии. По самому центру восседал заведующий кафедрой уголовного права Лев Дмитриевич Козарев. прослывший среди студентов не просто суровым, а беспощадным экзаменатором. Малейшей своей снисходительностью он не баловал даже — в отличие от других преподавателей — и самых юных смазливых дипломниц.

По обе руки от него сидели встрепанные тщедушные доценты Владимир Адольфович Бабаев и Дмитрий Петрович Зотов. Именно с ним Афанасий когда-то пытался спасти Недосекину. Торцевые фланги столов были отведены женщинам. Напротив же столы были широко раздвинуты, и за ними ежились дипломники, ожидая каждый своей очереди.

Комлев стоял на кафедре и листал в руках толстенную папку дипломного проекта с мудреным названием: «Профессиональная этика следователя». На выступление ему было отведено всего двадцать минут, и потому он смущенно торопился, пропуская отдельные слова и даже целые фразы.

— … исключение всяких пристрастий, посторонних влияний и воздействий… Иначе говоря, профессионализм зависит от нравственности юриста.

Комлев поднял глаза и встретился с блаженным взглядом Зотова, чью диссертацию он так старательно использовал.

— Мечта! — иронически бросил Бабаев. — Романтика — это хорошо! Но среди людей нашей профессии романтики давно повывелись. Вы с Дмитрием Петровичем, можно сказать, последние — реликтовые экземпляры.

— В нашем государстве право — вообще, реликт, — заговорил Зотов под визгливый аккомпанемент аудитории. — Так что не будем, коллега, сравнивать наши окаменевшие перышки. Все мы птеродактили и динозавры, каким-то чудом еще доковылявшие до наших благословенных времен, когда снова воскресла мечта о правовом государстве…

В зале засмеялись.

Козарев поднял руку и, успокаивая этим жестом сидящих, сказал:

— Я, как самый древний ящер из присутствующих (зал озорно переглянулся), могу лишь согласиться с вами. Но позвольте заметить, уважаемые, что одними мечтами о торжестве права мы ситуацию не переломим. Принципы — дело хорошее. Но современному специалисту прежде всего необходимо умение учитывать реальную обстановку, в которой он находится.

— Широко мыслите, — угвердитедьно кивнул Зотов. — Это непременное условие нашего дальнейшего выживания. К сожалению…

— А теперь вопрос нашему дипломнику. Что общего в профессиональной этике следователя и врача? — спросил Козарев.

— Оба должны спешить на помощь к человеку, принимать меры не только к уменьшению вреда, но, если надо, и к спасению самой человеческой жизни, — ответил Комлев, прокашлявшись.

— А есть ли какие различия? — добивался своего Козарев.

— Существенный вопросик, Лев Дмитриевч! — покрутил головой Бабаев.

Афанасий, не долго задумываясь, выпалил:

— Врач может принимать, а следователь — нет. В смысле, подарки. Благодарственные. И экзаменаторы и дипломники дружно засмеялись.