Искатели приключений
Шрифт:
— Да, — задумчиво отозвался Джереми.
Похоже, что первое его впечатление оказалось верным. Брак мог служить прикрытием, такие вещи случаются. Он наконец выключил двигатель.
— Черт с ним. Это его проблемы.
Внезапно он почувствовал, что злится на самого себя. Как будто его застали врасплох за чем-то стыдным, чего он сам бы не одобрил.
— Пойдем-ка чего-нибудь выпьем, — предложил он брату.
К ужину Марлен не спустилась, и трое мужчин ели в вежливом молчании. Это было за день до того, как приехали остальные: из Парижа, где они были заняты хождением
— Тебе сегодня вечером машина понадобится? Джереми мотнул головой.
— Я хотел бы заскочить в Жуан-ле-Пин посмотреть, есть ли там что-нибудь интересное.
— Валяй. Я сегодня улягусь пораньше. Фон Куппен повернулся к Томми.
— Я бы к вам присоединился, если вы не против.
— Буду только рад.
— Благодарю. — Куппен поднялся. — Вернусь через минуту, скажу Марлен, чтобы не ждала меня.
Он вышел из комнаты, и братья посмотрели друг на друга.
— Ну, что ты на это скажешь? — спросил Томми. — Я был готов побиться об заклад, что он больше не оставит вас вдвоем наедине.
— Мы не совсем наедине. — Джереми кивнул в сторону служанки и буфетчика, которые убирали со стола.
— Ты понял, что я хотел сказать.
— Меня это нисколько не волнует. Я иду спать.
Джереми вышел из ванной, резкими движениями растирая тело длинным полотенцем.
Другое было завязано узлом на бедрах. Достав из пачки сигарету, он закурил, с удовлетворением осмотрел себя в зеркале.
Для своих лет он выглядел очень хорошо. Живот подтянут, мышцы упруги, он ничуть не прибавил в весе с тех пор, как в сорок первом его призывали в армию, а было это восемь лет назад. Иногда ему казалось, что это произошло только вчера. Тогда ему исполнилось двадцать.
— Иди сейчас, — настаивал отец. — Мы вступим в войну еще до конца года. Я хочу, чтобы мои сыновья были готовы к этому.
Джим попал в воздушные силы, а он, Джереми, в пехоту. К марту сорок второго оба уже оказались за океаном. В том же марте, когда он однажды бросил взгляд на небо, прячась между огромных валунов, он увидел на крыльях проплывавших над ним самолетов опознавательные знаки эскадрильи, где служит брат. В то мгновение для него исчезла бессмыслица чисто символического наступления на Дьеп, он забыл о смертоносном огне окруживших их позиции фашистов. Брат, его родной брат был рядом. Прикрыл его сверху.
Из наступления Джереми вернулся старшим лейтенантом, получил капитана на берегу в Анцио, а в Нормандии уже стал майором, удостоившись за храбрость двух медалей — «Серебряной звезды» и «Пурпурного сердца».
Война для него закончилась. Когда он вышел из госпиталя, его перевели в распоряжение Генерального штаба, и он на это не жаловался. С него хватит, подумал он. А Джим все продолжал летать на тяжелых бомбардировщиках до самой победы и закончил войну полным полковником.
Через два дня, согласно договоренности, браться встретились на этой вилле в Антибе. Вилла уже много лет принадлежала их отцу, здесь они детьми
Он вспомнил, как навстречу им с приветствием вышел старый Франсуа вместе со своей женой — они следили за домом.
— Знаете, мсье, — сказал старик с гордостью, — а все-таки мы прогнали этих проклятых бошей.
Братья согласно закивали головами, бормоча что-то в знак одобрения. Уж им-то хорошо было известно, что немцы почему-то не были заинтересованы в захвате этого района. И все же было что-то очень печальное в том, как выглядел газон, в заколоченных ставнях на окнах, в укрытой чехлами мебели.
Оставшись наедине, братья обменялись понимающими взглядами. Джим был всего на четыре года старше, но в волосах его уже засветилась седина, глубокие морщины пролегли через все лицо. Напряжение, не покидавшее его на протяжении более чем тысячи налетанных боевых часов, оставило на его облике свои следы. В отличие от него Джереми почти не изменился, война, казалось, не коснулась его. Скорее всего, это можно было объяснить его длительным пребыванием в госпитале, нежели относительно спокойной службой при штабе.
— Как твоя рана? — спросил Джим.
— Царапина. Чепуха. Как ты?
Джим выбросил руки в стороны, изображая самолет.
— Они так и не достали меня. — Но в голосе его не было слышно и намека на юмор.
— Они еще как достали тебя. Мне просто повезло. Ты же не так легко отделался.
— Тебе действительно повезло, — с горечью проговорил Джим. — Во всяком случае, ты сражался всего лишь против солдат. Они пытались убить тебя, ты пытался убить их. Это делало вас равными. Когда же я ронял свои большие «игрушки», то никогда не знал, на чью голову они свалятся. Видел бы ты Кельн после того, как мы прошлись над ним. Или Берлин. И с каждым разом становилось все легче. В конце концов, даже смотреть вниз стало не обязательно — определить свое местоположение можно было по дыму от горевших домов — он поднимался мили на три в воздух.
— Подожди, Джим, подожди. Уж не жалко ли тебе немцев?
— Ты чертовски прав. — Джим посмотрел брату прямо в глаза. — Жалко. Не все же они были солдатами, нацистами. Сколько, по-твоему, под моими бомбами погибло женщин и детей? Солдаты на фронте были в меньшей безопасности.
— Не мы писали правила этой войны, а они. А Голландия, Польша, Франция, Англия? Вряд ли фашисты думали о том, куда попадают их бомбы и кто под ними гибнет. Им было на это плевать, потому что они знали: о тех, кто выживет под бомбежкой, позаботятся в Дахау и Освенциме.
— Поэтому мы могли делать то же, что и они?
— Нет. Войну ничем нельзя оправдать. Но когда она приходит, у тебя не остается выбора. Или ты даешь отпор, или тебя убивают. В наше время правила войн пишутся теми, кто их развязывает. — Джереми закурил. — Когда тебя охватывают подобные сомнения, самое лучшее прогуляться в окрестностях Ковентри (Город в Великобритании, почти полностью разрушенный по время второй мировой войны немецкими бомбардировщиками).
Джим смотрел на младшего брата со все возраставшим уважением.