Искры на ветру
Шрифт:
— Только вспышку. Чуть не ослепли, так ярко было.
— Остаётся только догадываться, что эльфийский колдун сделал с Таринором… — грустно проговорил Драм.
— Проклятье! — прокричал Игнат. — Я спалю этот чёртов лес дотла! Испепелю каждого поганого эльфа в нём!
Тлевший неподалёку очаг вспыхнул столбом пламени. Воздух вокруг мага раскалился, как в бане, а сухая лоза начала тлеть и загорелась.
— Уничтожу! — эти слова Игнат прокричал словно бы не своим голосом, а стражники вокруг в страхе отступили от него. — Обращу всё в пепел! Всё вокруг!
— Игнат! — Рия бросилась к магу, но тот,
Дунгар не успел её остановить и лишь успел протянуть руку и выкрикнуть: «Стой!», но она уже крепко обняла его.
— Игнат! Игнат, послушай! Мы с тобой! Я с тобой! Ты всех нас погубишь! Не надо! Прошу!
Дыхание юноши стало тяжелее, а воздух вокруг слегка остыл. Порыв ветра показался ему ледяным. Игнат обнаружил себя в круге выжженной земли, а Рия обнимала его, шепча: «не надо, Игнат, я с тобой». На руках у девушки краснели ожоги. Маг осознал, что произошло, и сердце сдавила горечь сожаления. Игнат упал на колени. Он почти никогда не плакал. Ещё с тех пор, как его исключили из Академии. Но сейчас солёная капля предательски текла по его щеке. Он упал на колени и ударил кулаком по земле.
— Мы вернёмся в Энгатар, — проговорил он дрожащим голосом. — Если грядёт война с эльфами, я хочу участвовать. И горе тем остроухим ублюдкам, что встанут у меня на пути. Даже если мне суждено сгореть самому, превращая их армии в пепел, так тому и быть.
— Я с тобой, — твёрдо сказал Драм. — Я обязан Таринору жизнью, как и ты. Он бы сделал для нас то же самое.
— Тогда нам бы поторопиться, — вздохнул гном. — Если эти засранцы настолько осмелели, то времени терять нельзя. Нужно поговорить с лордом Майвеном. И срочно отправить письмо в столицу. Лучше всего соколом.
— Лорд сейчас очень плох, — виновато проговорил стражник. — У него неладно с сердцем, а тут такое потрясение. Ему бы отлежаться…
— Мать твою дери! — побагровел гном, сжав кулаки. — Не видишь, что случилось?! Война, мальчик! Началась война.
Глава 19
Эпилог
— Я, Эдвальд Первый из дома Одерингов, король Энгаты, владыка Хартланда, лорд Чёрного замка и Одерхолда, пред ликом богов и людей, Троих и многих, объявляю служителя богов Хельдерика лишённым сана Патриарха церкви Троих. Отныне Епископ Велерен наделён саном Патриарха, да благословенен будет путь его! Пред ликом богов и людей, Троих и многих.
Когда рассветное солнце окрасило рыжим самый высокий из шпилей храма Троих, который в народе шутливо называли иглой Сильмарета, сделав его похожим на раскалённую иглу, жителей Энгатара, как и всегда, разбудил утренний колокол. Вот только этим утром он был не одинок в своей песне.
Сначала к нему присоединились его братья по храмовой колокольне, старший из которых и старейший из всех в городе, бронзовый великан, которого звонари прозвали «Большим Эдом», был отлит по личному указу Эдельберта Завоевателя в честь избрания первого патриарха Энгаты. Ныне он, позеленев от времени, но не растеряв былого умения, оглашал город низким утробным звуком всякий раз, когда очередной епископ получал высочайший церковный сан.
Не отставали и другие колокола столицы. Радостно зазвенела часовня монастыря Святого Беренгара, стоявшего
Лишь один божий дом во всём городе не смел издать ни звука. Звонить в Скорбящий, колокол церкви святого Готфрида, дозволялось лишь в случае смерти члена королевской семьи. Но тогда он на целую неделю становился единоличным владыкой погружённой в траур столицы и ни один другой колокол, даже тот, что возвещал о наступлении утра, полудня и вечера, не мог это оспорить.
В иные года человек мог прожить жизнь, ни разу так и не услышав печального голоса Скорбящего, но большинство из ныне живущих в столице хорошо помнило, когда он звонил в последний раз. В тот год умерла королева Мерайя из дома Одерингов. В тот год началась война, а мир изменился навсегда.
На площади перед храмом Троих собралось великое множество людей всех профессий и достатка. Ремесленники толкали локтями лавочников, рыбаки спорили с гончарами за право оказаться ближе к знаменательному событию. Однако подойти совсем близко им не позволяла стража, плотной стеной вставшая между площадью и храмом. Наконец, массивные двери храма распахнулись и взору горожан предстал новый патриарх. В отличие от прежнего он был чуть приземистее и шире, а те, кто стоял ближе всех, могли разглядеть его крупные и грубоватые черты лица. Такое лицо куда больше подошло бы плотнику или торговцу колбасами, но сейчас отсутствие аристократических черт шло ему только на пользу. Велерен умел делать выражение лица таким, чтобы расположить к себе чернь.
Он поправил сползавший с головы белоснежный клобук, но, чтобы никто этого не заподозрил, простёр руку вперёд, и толпа, осенённая божественной милостью, взорвалась ликованием. Он воздел патриарший посох, и половина из собравшихся упала на колени. Когда же патриарх произнёс благословение, некоторые стали биться в религиозном экстазе. Эти истово верующие остались на площади даже когда и патриарх, и король покинули храм. Даже когда люд разошёлся по домам, они исступлённо давили камни протёртыми в кровь коленями, потому как страже было велено их не трогать.
Низложенный патриарх Хельдерик же незаметно покинул здание вскоре после окончания церемонии. Он укоротил бороду, облачился в простую неприметную одежду, и теперь никто не смог бы его узнать в нём одного из самых могущественных людей королевства, которым он был ещё вчера. Куда он направился после, тоже никто не знал.
Патриарх Велерен этим же вечером по обыкновению находился в королевской опочивальне, где Эдвальд Одеринг как обычно исповедовался ему во всех прегрешениях.
— Ваш поступок исполнен мудростью, достойной истинно верующего, ваше величество. Вера и Корона должны опираться друг на друга, на этом зиждется государство. Верность богам и своему королю — качества, присущие истинному жителю Энгаты.