Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Хорошо, так и порешим. Ладно, мужики, удачи вам в вашей новой жизни, привыкайте к Сибири. Хорошему человеку Сибирь не мачеха, только приноровитесь — и забудете прошлую жизнь. Тогда некоторым жёнкам ухват понадобится для чугунов, а не мозги вправлять, — сказал Илья Ильич и весело захохотал.
— Пойдём обедать, — позвал спутников Егор, — хозяйка, наверное, заждалась.
Они ещё раз посмотрели на деревню. Возле каждого дома, несмотря на мороз, стояли семьи в полном сборе и смотрели на уходящую комиссию, пока проверяющие спускались с горы. Когда переходили через реку, Свистунов спросил:
— А вы, господин Камышлеев, почему здесь поставили свою усадьбу?
— Я уже десять лет здесь живу, мне это место понравилось тогда, — ответил Егор.
— А сейчас?
— Я здесь привык. Понадобится, так перееду, недолго дом собрать.
— Чем вы купили
— Просто я их не продавал, тем и купил, — ответил тот. Ручкин, слушавший разговор, расхохотался.
— Это как? — не понял Свистунов.
— Не обворовывал, не обманывал — вот и все дела.
Свистунов замолчал, потом сблизился с Хаповым и стал что-то
выяснять. Илья Ильич тоже вклинился в их разговор. Его собеседники о чём-то спорили.
После обеда, собираясь дальше, Ручкин подозвал хозяина.
— Егор Петрович, мы решили за твои дела вручить тебе премию. И с большой надеждой уезжаем, что не закроешь своё дело с лесопилкой и другими промыслами, а также надеемся, что будешь нашей опорой и в других делах. — Илья Ильич подал Егору свёрток.
— Потом посмотришь, — тихо проговорил Ручкин. — Проводишь нас до Туманшета? Разговор есть.
Егор приказал Николе тоже запрячь коня в кошёвку. Ручкин поехал с Егором.
— Что я хотел тебе сказать, Егор Петрович. Времена меняются. Переселенцев стало больше, соответственно, и денег. Вот такие хаповы и свистуновы стали приворовывать. Ладно бы помаленьку, а то ведь без стеснения уже, норовят друг перед дружкой урвать кусок пожирнее. Хотели и здесь поживиться, но не вышло. Ладно, чёрт с ними. К тебе просьба такая: там денег двести рублей, премия, большие деньги или нет — не мне судить, но я прошу: два-три года пусть лесопилка работает. Сможешь продавать материал соседям — продавай, но не закрывай. Через пару лет очень понадобится твоя помощь. Сейчас идёт поселение поблизости: в Конторке, Еловке, Бирюсе, но там чалдоны строят разные преграды — не хотят новых людей. Воровство процветает. Теперь партию поселили на Авдюшин- ской заимке. Деревня большая получилась, церковь начали строить. Церковь будет — не умрёт дело.
— Из каких краёв едут? — спросил Егор.
— Из разных. Большая часть из Центральной России: Самара, Могилёв, Чернигов. Гродно, Орловщина, Тамбов. В Авдюшино из Украины партия приехала. По всей стране агитируют, даже из Западной Сибири едут, из Тобольска. Ожидается большой поток переселенцев, железная дорога дошла до нас, добираться будет легче.
— Видно, не сладко там живётся, — сказал Егор. — Для чего столько людей сюда?
— Осваивать новые земли. Народу нет, а земли освоить надо много, поэтому и даёт государство столько денег. Сладко ли нет, сами выбирают себе судьбу, только ещё знай: денег не будет столько, сколько я тебе в тот раз давал. Разворуют. Сам планируй, что важнее всего сделать. Это я тебе между нами, не для чужих ушей. Воруют, за всеми не уследишь, а делать нужно будет. Почему тебя прошу и говорю с тобой открыто: твоя деревня, твоим именем названа, тебе и ответ за неё держать. Как поставишь здесь жизнь, так и будет, а мужики за тебя горой — опора есть. Поверь, не могу я прекратить воровство, здесь рука руку моет, и всё покрывается. Концов не найдёшь. Чем дальше от столицы, тем вольнее воровать, хотя, кто знает, что творится в столице. Ничего, Егор Петрович, справимся с делами. Сейчас в Тайшете, на станции, пункт приёма и распределения переселенцев откроем, тогда будет легче.
— Дела-а, — протянул Егор. — И Бога не боятся.
— Не надо тратить силы в борьбе с ними, надо делать своё дело. Тебе хорошо, ты их видишь редко.
В Туманшете комиссия по домам не ходила. Посмотрели дома, составили акт. Утром, как рассвело, спешно уехали восвояси.
8
— Фёдор, ты чего это вытворяешь? — спросил Егор сына, которому исполнилось уже два года. Малыш самостоятельно осваивал пространство двора. Сейчас Фёдор подружился с большим лохматым псом, сидевшим на цепи. Пёс был хорош для дома: огромный, страшный на вид, он и в схватке с волком не уступит. Егор часто отлучался по делам, потому и держал такого охранника. На людей Разбой, так звали кобеля, скалился редко, он своим чутьём определял, с чем приходили люди. Рыкнет пару раз для острастки, чтобы дать знать хозяину, а если хозяин рядом, то и совсем не реагировал. Правда, был случай, когда Разбой показал свой норов. Один из работников во дворе поскользнулся
Двухлетний Фёдор приглядел это лохматое чудище и решил познакомиться с ним поближе. Однажды вечером, занимаясь какими-то Делами во дворе, Егор не заметил, как сын подошёл к Разбою, который сидел возле конуры и с удивлением смотрел на ребёнка: первый раз маленький хозяин подошёл так близко. Собака не знала, что ей делать: то ли рыкнуть, то ли уйти. Пока пёс решал, Фёдор ударил его кулачком прямо по носу, Разбой растерялся от такой наглости. Когда Егор увидел, хотел было закричать на собаку, но в это время ребёнок оттолкнул собаку и полез в конуру. Кобель совсем растерялся: сел рядом с конурой, заглядывая в своё жилище. Вскорости Фёдор вылез из конуры и пошёл дальше обследовать двор, а Разбой с удивлением смотрел вслед новому хозяину. С этого дня ребёнок делал с собакой, что хотел; волкодав всё терпел.
На этот раз Фёдор пихал свою маленькую ручонку в пасть собаке, пытаясь схватить длинный собачий язык. Но поймать язык не получилось, тогда мальчик обнял собаку за шею. Когда Разбой лёг, Фёдор залез верхом, лёг на широкую спину собаки и затих. Бывали случаи, что так и спал верхом на собаке.
— Егоша, смотри за сыном, а то собака укусить может, — сказала Настя с крыльца. — Совсем замучил её.
— Не укусит, — сказал Егор. — Ему и самому нравится.
— Больно сделает — может и цапнуть.
— Этой собаке постараться надо, чтобы сделать больно. Я посмотрю, — сказал Егор жене.
С каждым днём Егор всё больше восхищался женой. После рождения сына она стала ещё краше, ещё дороже ему. Они не говорили друг другу о своих чувствах, просто тихо нежно любили, бережно, с уважением относились друг к другу. А сейчас первенец и любимец Фёдор ещё больше скрепил их отношения. Они часто, обнявшись, наблюдали за проделками сына. А проказник он был добрый. То в печку залезет, всю золу вытащит и сам перемажется, то кота поймает и начинает теребить, пока тот не разорётся и не исцарапает Фёдору руки. Сын не ревел: посидит, поморщится, потом сам начинает расковыривать выступившую кровь на следах кошачьих когтей. Быстро находил себе другое занятие. Мальчик не терпел, когда его брали на руки, сразу выворачивался и уходил.
— Пойдём, сынок, — сказал Егор, снимая Фёдора с собаки. — А то совсем скоро оседлаешь его.
Взяв ребёнка за руку, он направился к речке. Там они сели на валё- жину и стали смотреть на реку. В воде сновали мелкие рыбки. Осенняя вода, чистая, прозрачная, притягивала, кое-где за берег уже зацепились жёлтые и красные листья. Река была небольшая. Два-три метра шириной, в основном течении неглубокая, но и омуты в некоторых местах были неплохие. Когда Егор поселился здесь, речка не имела названия, просто один из маленьких притоков Туманшета, каких много, но со временем речку тоже стали звать Камышлеевка, по крайней мере, писать в деловых бумагах. Деревня и речка с одним названием. Но поселенцы в шутку звали её Дунаем. Где-то далеко есть такая большая река, вот и пошутил кто-то, шутка прилипла сразу. Не каждую весну, но бывало, что река показывала свою силу: разливалась, затапливая низины, вырывала небольшие деревья и кусты. После такого половодья и стали звать Дунаем, или Дунайкой. Весной по речке на нерест в большом количестве поднимался хариус, ловили его «мордами», загораживая реку. Летом добывали гольянов и разную мелочь, кололи вилками небольших налимов и усачей. По осени опять ловили хариуса, который скатывался на зимовку в Туманшет. Но первые поселенцы сразу поняли, что в этой речке рыбой много не разживёшься, поэтому стали осваивать Туманшет, до которого больше двух вёрст. Зато там рыбы полно всякой. Тот же хариус, ленок, царь реки — таймень, щука, окунь, елец. Подростки любили таскать на удочку пескарей. За пару лет, что стоит деревня, мужики не только освоили реку, но уже и поделили меж собой участки, которые были ближе к деревне. Не то чтобы совсем запрещалось рыбачить в этих местах, нет. Просто там хозяева ставили корчаги-ловушки, они наподобие кошеля плелись из ивовых прутьев. В виде воронки делалась горловина и отверстие для выбора рыбы. Это отверстие затыкалось толстым пучком травы, а горловина смазывалась крутым тестом, замешанным на отрубях. За один хороший улов в большую корчагу можно было поймать ведра три рыбы. Попадалось всё. За ельцами залетали в ловушку и щуки с окунями. Корчаги ставили с лодок, на мелководье много рыбы нет, а на глубине без лодки не поймаешь.