Искры
Шрифт:
— Я вас слушаю, Илья Гаврилыч, — сказал, подойдя к ним, рослый шахтер с трубкой в зубах. Небольшие, открытые глаза его были окаймлены темными кругами, губы плотно сжаты, и от этого он показался Леону человеком суровым.
— Как с порожняком?
Вынув изо рта трубку, шахтер постучал ею о крепь, ответил:
— Хватит. С каких уступов давать будем?
— С Жемчужниковых начнем, восточных. Следующие — западные.
— Есть.
— Следи, чтобы у ствола не образовался затор. Если понадобится, возьмешь двух откатчиков из второго восточного. Не разрешай
— Есть.
Чургин поднялся, выкрутил лампу. Желая узнать, как отнеслись рабочие к отобранию еще одной лавы у подрядчиков и к созданию новой артели, он негромко спросил:
— Как тут настроение у ребят?
— Митрича хвалят все. О новой артели догадываются, что это твоя работа, и одобряют. Есть и такие, что говорят: мол, та же шуба, только навыворот.
— Правильно говорят. Как Анна?
— Делает вид, что ничего не знает, а Ольга допекает: мол, сама видела.
— Скажи Ольге, чтобы прекратила эти разговоры. Ну, я буду в четвертой лаве, затем у Жемчужникова. Иди, вагоны пригнали.
Шахтер отошел, не спросив больше ни о чем, точно он сам знал все отлично. Леону понравилась его серьезность, короткие деловые ответы, уверенный тон. Видно было, что он сделает именно так, как нужно.
— Кто это? — поинтересовался Леон у Чургина, когда они направились вверх по уклону.
— Илья Загородный. Сын рыбака, моряк в прошлом. Когда-то его избил капитан; после этого год сидел в тюрьме, а теперь работает здесь.
Леон недоуменно оглядел широкую спину моряка, пожал плечами.
— Его бил капитан, и его же в тюрьму? Порядки!
— Такие, как и в Кундрючевке: Загорулькин бил твоего отца, а тебя выслали из хутора.
Они шли вверх по узкому людскому ходку, отделенному досками в уклоне. Мимо них, за перегородкой, то и дело вспыхивали лампы, громыхали вагончики, и Леону не раз казалось, что они катятся прямо на него. Наконец достигли третьего штрека — подрядчика Кандыбина, и Чургин исчез в низком подземном коридоре, попросив Леона подождать его здесь.
Подрядчик Кандыбин, пользовавшийся особым расположением штейгера Петрухина, испробовал все средства, чтобы привлечь на свою сторону грозного доверенного самого хозяина, но ничего не добился, а, наоборот, на днях потерял одну лаву. Сейчас Чургин хотел убедиться, достаточно ли внешних причин, чтобы вовсе отстранить его от работы в шахте.
Леон с непривычки почувствовал в ногах усталость и сел отдохнуть в стороне. Недалеко от него на чугунных плитах стоял молодой шахтер с проволочным крючком в руке, помогальщик, и, видно, кого-то ждал.
Снизу пригнали порожняк. Сменив помогальщика, молодой шахтер зацепил вагончик длинным крючком, повесил лампу на пояс и потащил его на верх, до следующего штрека. Лампа его неудобно болталась у ног, копоть била в лицо, а он, помогая двум рабочим, только отворачивал голову и, как ломовая лошадь, обеими руками тащил тяжелый деревянный вагончик.
К Леону подошел коренастый, круглолицый помогальщик нижнего штрека. Он все еще тяжело и
— Курево есть, браток? — спросил он.
— Это ты сейчас притянул вагон? — в свою очередь спросил Леон, подавая ему пачку папирос.
— Я самый. А ты что, новичок?
— И тебе не тяжело тащить эту махину в такую кручу? — не отвечая, допрашивал Леон. — Это ж бычачье дело.
Осторожно вынув из пачки две папиросы, шахтер одну спрятал в фуражку и, прикурив другую, с гнетущей тоской в голосе сказал:
— Эх, брат, ежели брюхо просит — и черту рога крутить согласишься, лишь бы полтинник дали. Жить-то ведь хочется? A-а, да что толковать! — Он досадливо махнул рукой и пошел на свое место, вниз по уклону.
Из штрека пригнали груженый вагончик. Пожилой рабочий, плитовой, крикнул парню, который разговаривал с Леоном:
— Мартынов, подсоби спустить, все одно так возвращаешься.
— А ты привяжи его за бороду и валяй заместо прогулки.
— Ну, не дури, у нас человек не вышел, заболел.
— А пошли вы все к черту! — отмахнулся Мартынов и направился вниз по уклону.
Шахтер сплюнул от злости, выругался и помог спускающемуся направить вагончик на рельсы.
— Затормози на два колеса, — приказал он молодому шахтеру в рыжей, подпоясанной веревкой свитке.
Тот вставил ломик в заднее колесо, толкнул вагончик вниз по уклону и двинулся следом за ним, придерживая, чтобы не разошелся. Но ломик, видимо, был вложен неправильно, он тотчас же выпал из колеса, и вагончик покатился по уклону с такой быстротой, что шахтер побежал. Все чаще и чаще перебирая ногами, он всей силой тащил вагончик назад, стараясь умерить ход, но силы были неравны; сорокапудовый груз стремительно мчался вниз, наполняя уклон тревожным гулом. Плитовой дал сигнал вниз, в коренной штрек.
— Забурится, нечистая сила. Ну, ладно, паршивец! — погрозил он Мартынову.
Мартынов шел по уклону. Чувствуя неладное, он посторонился, прижался к обшивке людского ходка, и в это время вагончик поровнялся с ним. Бежавший сзади рабочий на миг отстал от вагончика и, споткнувшись о шпалы, кубарем покатился по рельсам.
Тогда Мартынов бросился за вагончиком, крючком успел зацепить его за край и через секунду, изловчась поставить ноги на рельсы и рискуя изувечиться, уже скользил следом за ним, всем телом подавшись назад и таща его к себе. Вскоре вагончик стал.
Мартынов затормозил его и подошел к сидевшему на рельсах парню в свитке.
— Не убился?
Молодой шахтер молча показал ему ладонь: на ней были два зуба. На лбу и на лице его чернели ссадины, изо рта шла кровь.
— Левая нога чего-то, — тихо сказал он, силясь встать, и не мог: нога была вывихнута.
Леон вернулся на прежнее место, глубоко потрясенный и злой на Мартынова за то, что тот отказался помочь товарищу.
У ног его робко журчал ручеек. Он вытекал из штрека, здесь на углу его, сворачивал в уклон и, прячась у пласта, неприметный, торопливо сбегал вниз, увлекая с собой мельчайшие сверкающие пылинки угля.