Искры
Шрифт:
Дядя Василь поднял шум:
— Проходчик, кажись, задохнулся.
Шахтера выволокли из кутка, сбрызнули ему лицо водой, а спустя несколько минут он вновь взялся за обушок.
Выслушав наставление дяди Василя, Леон взял в руки пилу, деловито осмотрел ее и по меткам крепильщиков принялся отпиливать концы толстых дубовых бревен, готовя крепь.
Глава четвертая
После ухода Леона с хутора жизнь в Кундрючевке вошла в обычную свою колею.
Степан Вострокнутов, надеясь вернуть полпая своей земли, подал на
Егор Дубов, вызванный в Новочеркасск по жалобе Нефеда Загорулькина, вернулся с бумагой от окружного атамана, в которой Калине предлагалось дело о ранении сына Дубова и об убытках, причиненных Егором хозяйству Загорулькиных, уладить миром.
Молодежь, пьянствуя и гуляя до зари, бурно доживала в хуторе последние дни и не сегодня-завтра должна была уйти на военную службу.
И только дед Муха не тяготился никакими хлопотами. Он сдал хозяину многочисленные банки варенья, что день и ночь варила бабка Муха, отправил на станцию Донецкую три подводы ящиков с яблоками и грушами и теперь целыми днями проводил время то возле кабака со стариками, ожидая, не угостит ли какой казачок рюмкой водки, то слушал увлекательные рассказы какого-нибудь охмелевшего проезжего скупщика мехов и кожи; а нет — ходил по степи, выкуривая из нор лисиц и байбаков.
Бабка Муха выбрасывала его шкурки на двор, так как они издавали отвратительный запах, грозилась, что не пустит и его самого в сторожку из-за того, что от его одежды несло так, как будто его самого окуривали. Дед Муха знал ее слабость. Нет-нет, да покупал он на вырученные деньги катушку ниток или кусок мыла или обещал подстрелить на суп курочку, но старуха продолжала свое:
— Я как возьму твою оружию поганую да как стрельну по лысине! Это ж срам: ходит-ходит и ничего на суп не добудет, — возмущалась она.
— Вот те крест! Беспременно принесу, — уверял дед Муха и тут же переходил в наступление. — Тот раз принес. Куда дела в три дня? Кто ж такую дичину так скоро съедает? Да ее благородные едят по святым праздникам, а она… Рыбы ей мало, зайцев мало, курочек мало. Нет бы оружию в порядке блюсти, чтоб стреляла без промаху, так она… Видали такое благородие?
Сегодня день на редкость удачный, и дед Муха, возвращаясь домой, еще в степи предвкушал похвалу старухи за его ловкость и сообразительность.
А случилось так. Шел дождь, ночью ударил мороз, и наутро земля покрылась коркой льда. Дед Муха, боясь, как бы где-нибудь не поскользнуться и не переломить ногу, подковал сапоги железными скобами и пошел на охоту. Едва он вышел в степь, как заметил стайку дроф. Затаив дыхание от радости, он подкрался к хитрой птице и увидел, что она не только не может улететь, так как перья ее обледенели, но даже не в состоянии далеко убежать по обледеневшей земле. С ловкостью молодого парня он стал ловить дудаков и перевязывать им крылья суровыми нитками. Раскровянил нос, то и дело падая, и наконец благополучно закончил охоту. Отдохнув, довольный удачей, он, как гусей, погнал шесть птиц по дороге на хутор.
Сад и сторожка его были на краю хутора. Но не прошло и получаса после появления его на улице со своей добычей, как явился к нему правленский сиделец и позвал к атаману. Дед Муха встревожился:
— И с чего б это ему, скажи, вздумалось меня требовать? В толк не возьму.
— А ты две птицы положи
Она сама поймала птиц, положила в мешок. Дед Муха отнес их к атаману на дом, а потом уж явился в правление.
— Ты где дудаков ловил? — строго спросил Калина.
— На степу, Василь Семеныч.
— Знаю, что не на крыше. Я спрашиваю, в каком месте?
— На целине. Она ледком взялась, ну, я случаем проходил мимо. Как же их не загнать, Василь Семеныч? — Хотел он сказать, что двух отнес ему домой, но атаман не дослушал:
— За то, что хищнически истребляешь такую редкостную птицу, я штрафую тебя на три целковых.
Дед Муха так и ахнул:
— Три целковых! Василь Семеныч, смилуйтесь! Они и так заказнили меня. Я сто раз землю головой поцеловал. Я ж вам отнес двоих, самых добрых! Василь Семеныч, я… — зашморгал он носом и отвернулся.
Калине стало неловко, тем более, что дед предупредил его желание.
— Ну, ну, ладно уж, на этот раз штрафовать не буду. Так, говоришь, у меня был?
— Знамо дело, был. Я всегда лучшенький кусок вам — как яблок, как рыбку. А птицу Меланье Панфиловне я в собственные руки отдал. На здоровье вам!
Калина успокоил его, дал папиросу, и дед Муха ушел домой, довольный, что все кончилось благополучно.
По дороге ему встретился Игнат Сысоич. Подмышкой у него была кожа и две колодки.
— Здорово дневали, Спиридоныч. Я слыхал, тебе бог отару дудаков на двор пригнал?
Дед Муха радостно подтвердил это и рассказал о разговоре с атаманом.
— Скорей режь, — посоветовал Игнат Сысоич, — а то понравится дудачье жаркое — и остальных заберет.
— Пойдем, глянешь, Сысоич. Полпуда каждый, не меньше. Поймаешь себе, какой сердцу люб.
Игнат Сысоич отказывался, но дед Муха настаивал на своем.
Дела у Игната Сысоича обстояли неважно. В первые дни, после того как Загорулькин отнял землю, он пал духом, и Марья опасалась, как бы он не сделал чего над собой. Он плохо ел, ночи просиживал возле печки, одну за другой выкуривал толстые цыгарки и целыми днями пропадал в поле. Уйдет куда-нибудь с утра и лишь вечером явится — усталый, разбитый. А бывал он у Степана Вострокнутова, у своего друга Фомы Максимова, у других мужиков, просил у них совета, как ему быть. Потом шел в степь, колесил по чужим загонам, по нетронутой целине, и сердце его ныло от боли. Ведь кругом столько было земли! А у него вот нет ее. Ни сажени. «Ну, что я теперь? Куда я лену свои руки? Ах, боже, боже, за какую вину ты караешь нас?» — думал он, тяжко вздыхая и не зная, что делать. Бросить хутор и итти искать удачи по белому свету он не решался. А если судьба вознаградит его мученическое долготерпение крохой счастья? И, по совету Максимова, он решил вновь заняться чеботарным делом, надеясь заработать денег на аренду земли.
Едва Игнат Сысоич возвратился от деда Мухи с дудаком в руках, как в хату, низко нагибаясь, вошел Егор Дубов.
— Здорово дневали в вашей хате! — несмело поздоровался он и, сняв картуз, поправил большей красивый чуб.
Игнат Сысоич уже привык к частым посетителям — заказчикам обуви, но этот человек зашел к нему впервые за всю его жизнь в хуторе, и он удивился.
— Слава богу, Егор Захарыч. Проходь, садись, — пригласил он нежданного гостя.
Егор сел, достал кисет и предложил на цыгарку.