Искупление грехов
Шрифт:
Третий штурм был самым страшным и отчаянным. Линг ударил всем, что имелось у него в запасе — и на что хватило больной фантазии алхимиков. Взбесившиеся растения, люди с пустыми глазами, изменённая скотина, обезумевшие насекомые и сводящая с ума мудрость. Мне лично пришлось вырубать Пятнашку, которую накрыло «кошмариком». Я оттащил её к лестнице, где и оставил на занятых перевязкой девушек. Я даже не мог понять, кого бояться больше — своих или чужих. В темноте не всегда было понятно, с кем тебе приходится драться.
В какой-то момент я просто оказался на карачках.
А потом всё прекратилось. Туман откатывался от стен, рассеиваясь под лучами восходящего солнца. Его клубы искрились в полумраке, таяли и сжимались. На земле — под стеной — лежали трупы тварей, жителей Линга, защитников крепости, обгорелые остовы растений. Привычная трава перемешалась с островками изменённой, деревья поникли, листва засохла и пожелтела, поля стали похожи на творение безумного художника. Культурные растения почему-то изменению сдавались особенно быстро — и приобретали неприглядный вид.
На стенах добивали остатки противников. Людей брали в плен, оглушали и тащили вниз. Вялых тварей загоняли целыми группами и добивали копьями ополченцы, которым повезло наблюдать за развернувшимся сражением со стороны. На угловых бастионах застыли в неподвижности фигуры мудрецов. Вокруг меня на ногах держалось человек десять. В основном, самые крепкие — большинство или сидело прямо в кровавой каше на полу, или лежало, постанывая.
За этот бой мы потеряли троих. Может быть, я мало общался с каждым из них. Но вместе с ними стоял плечом к плечу и сражался. Го-лани, Лысый и Ао-лени — эти имена у меня встали в один ряд с Колом, Тикой, Рыбоедом, Первым и Шестым. С теми людьми, кого я не смог уберечь.
Посёлок приходил в себя после страшной ночи — вокруг сновали люди, раздавались крики, ехали телеги и носилки с ранеными. Я дошёл до импровизированного госпиталя и помог дотащить пострадавших в нашу казарму. Проследил, чтобы погибших доставили в «холодную» в казармы гарнизона, проведал Пятнашку, опустился на стул в штабе — и в очередной раз подумал, что не пущу её больше ни в один бой… ни в один…
Мрачный лес смыкал надо мной ветви, образуя сплошную тёмную крышу. Приглушённый солнечный свет не мог разогнать глубокие тени, залёгшие между кривыми корнями. Вокруг вздымались стволы деревьев, обхватить которые с трудом могли бы и три человека. Кора деревьев покрыта толстым слоем мха. С крон, между стволами, свисают лианы, обвитые вьюнами. Откуда-то из темноты доносятся рычание и тявканье хищников — и жалобные крики добычи, на все
Мне надо идти вперёд. Тихо, чтобы не потревожить местную жизнь, незаметно — чтобы самому не стать добычей. Моя цель там — впереди. И я пошёл. Руками раздвигал широкие листья папоротников и гирлянды мха, ноги ступали тихо и аккуратно — разве я так умею? Уши ловили каждый тревожный шорох. Я был напряжён, как натянутая тетива, готовая отправить своё смертоносное послание миру.
Лес закончился, и я внезапно вышел на поляну — хоть в этом мрачном лесу такое и казалось невозможным. На каменистом пустыре почти не было травы и жизни. В самой его середине горел костёр, рядом с которым сидел старик с седой бородой в странной одежде. Его раскосые глаза задумчиво смотрели на огонь. Я сел рядом и тоже стал наблюдать за пляшущими языками пламени. По телу расползалось приятное тепло.
— Мы много переживаем об одном, — неожиданно проговорил старик, — но важно совсем другое.
— Я о чём-то переживаю? — удивился я, силясь вспомнить.
— О пролитой крови, — глядя в огонь, ответил старик. — Но, знаешь, кровь тебе ещё придётся проливать. Свою ли, чужую…
Я промолчал.
— Нет, это вовсе необязательно, — старик наклонился к огню, поднял палку и поправил сухие ветки. В воздух выстрелил сноп искр. — Но искры не дают вам правильно думать. Как не давали думать и мне… Да… Поэтому крови ты прольёшь много.
— А… я не должен переживать о крови?
— Должен, — ответил старик. — Но это не главное, чего тебе следует опасаться.
Старик молча протянул руку ко мне. На его ладони лежало маленькое зёрнышко.
— Зерно? — не понял я и неожиданно разозлился. — Причём тут зёрна?
С тихим треском зёрнышко лопнуло, и из него выскользнул тонкий побег, впиваясь в держащую его руку.
— Корни, — хрипло проговорил старик, и черты его лица плавно изменились, переплавляясь в мою точную копию. Теперь на меня смотрел я сам. — Зерно может дремать многие годы, но когда настанет его час — корни, что оно пустило, пробьют даже гранитную глыбу. Они найдут трещину. Всегда находят.
Зерно на ладони пошевелилось, корни теперь врывались под кожу меня-старика, тянулись по руке… И там, где корни сумели прорваться, тело менялось. Ещё несколько ударов сердца, и передо мной сидело странное и страшное существо — большое, сильное. И вполне человеческие глаза на его морде смотрелись страшно и как-то неправильно.
— Пробудишь его, допустишь слабину, — прогудела тварь, — и сначала оно пожрёт твоё тело… а потом душу!
Глаза изменились, наливаясь краснотой.
— И тогда все, кто будет рядом…. Р-р-р-р!..
Тварь не договорила, стремительно кинувшись на меня, а я даже не успел отскочить. Острые зубы впились в шею, и я слабо выкрикнул:
— Прекрати!..
Тварь замотала головой, тряся моим телом, как тряпичной куклой:
— Прекрати!..
— Уже прекратила, ага! — голос Пятнашки вырвал меня в реальность. — Подъём, командир!
— Боги!.. Ты очнулась? — я улыбнулся, глядя на девушку. В окно врывались солнечные лучи.
— Очнулась, милый, — Пятнашка наклонилась ко мне и поцеловала. — И теперь не хочу выходить и узнавать, что там происходит вокруг… Без тебя — не хочу.