Искупление
Шрифт:
Грубые звуки оборвали миг очарования. Жрецы спешивались, звенели оружием и сбруей, к ним подходили другие, разговоры катились по двору приливной волной. Вокруг Кати опять сомкнулось кольцо. Кончики клинков подрагивали, как языки змей.
– Стерегите ее до новых распоряжений, – сказал предводитель жрецов. – Начнет колдовать – убейте. Госпожа баронесса, позвольте проводить вас во дворец. Уверен…
– Нет, Атуан, – гневно перебила его Тагрия, – вы обещали! Вы не можете так сделать!
– Прошу прошения, ваша милость. Я не могу поставить под угрозу безопасность его величества, приведя перед его лицо колдунью. Я доложу о ней;
– Пусть тогда приходит радоваться сюда, потому что я останусь с Кати! И скажите ему… скажите, что лучше бы он ее послушал!
Эмоции жрецов на глазах изменялись от возмущения ее дерзостью к осторожности и даже опаске. Крикливая замарашка, невесть почему защищавшая колдунью, судя по всему, оказалась важной птицей.
Тагрия тоже это почувствовала. Фыркнула:
– Идите, Атуан. Докладывайте.
Атуан – он единственный не удивлялся ее нахальству – поклонился и быстро пошел ко дворцу. Тагрия смотрела ему вслед и явно боролась с желанием выругаться.
– Не суди так строго, – сказала ей Кати. – У них нет никаких причин мне доверять.
– Ума у них нет, – ответила Тагрия, ничуть не понизив голос.
Двор быстро наполнялся людьми, их страх и любопытство жгли магические чувства, словно кислота. В глазах рябило от многоцветья одежд.
Жрец Атуан вернулся нескоро. Подойдя, он жестом пригласил Кати вперед.
– Его величество и брат-принц отсутствуют. Его святость выслушает колдунью.
Это было некстати – хуже, чем некстати. Меньше всего на свете Кати желала встречи с главой краснорясых. Ее секундная растерянность чуть не стала роковой: клинки взлетели быстрыми змеями, вскрикнула Тагрия, и Кати быстро пошла за Атуаном к широкой лестнице главного входа. Просторные залы, древние ступени, яркие фрески – даже будь у Кати время их рассмотреть, цепи на руках отравили бы ее интерес. В широком холле третьего этажа Атуан сказал:
– Ждите, – и скрылся за украшенными затейливой резьбой двухстворчатыми дверями.
Клинки снова придвинулись.
– Это неправильно, – прошептала Тагрия. – Почему жрец? Что теперь будет, Кати?
– Не знаю, – откликнулась Кати, по-настоящему растерянная. – Не знаю…
Снова раскрылись двери – Атуан почтительно растворил их перед лицом высохшего старика в алой сутане. Жрецы вытянулись, как по команде. Оружия, впрочем, не опустили.
Желтоватая, как старый пергамент, кожа туго обтягивала скулы Верховного жреца и провисала складками у тонких губ. Редкие белые волосы едва прикрывали обрисовавшийся череп. Но глаза на его лице были живыми, прозрачными от старости и потому еще более пронзительными. Разум и чувства его были защищены не хуже, чем у Сильного мага. Кати пробрала дрожь. Под взглядом этого старика, окруженная сталью клинков, со скованными руками, она обнаружила, что не знает, с чего начать.
Быстрое движение у входа разорвало тягостную тишину. Жрецы расступились, в помещении разом стало тесно. Незнакомец в облаке растрепанных золотых кудрей, со множеством золотых нитей в плаще, под которым Кати с изумлением различила блеск драконьей кожи, ворвался, заполнив собой все пространство холла. За ним тенью следовал другой – и незнакомцем он не был.
– Кати! – ахнул этот другой.
– Да, – ответила Кати.
И почти все ему простила за безмолвный крик: «Кати, Кати, ты жива, мы не убили тебя,
«Всего лишь по случайности», – ответила она мысленно.
Он не прятал боли, как не прятал радости. Его чувства были такими же яркими, как всегда. Но вопрос прозвучал сдержанно, и голос был голосом вражеского предводителя:
– Что ты здесь делаешь?
– Возвращаю твою пропажу, – ответила Кати на языке дикарей. – И знакомлюсь с гостеприимством, которое оказывают здесь твоим друзьям.
– Снимите цепи, – сказал император.
Кати обернулась на голос – не могла не обернуться. Цепи исчезли, через мгновение исчезли и клинки. За спиной робко шевельнулась Тагрия, заметил ее наконец Карий. Подробности их встречи ускользнули от Кати. Алые сутаны, разноцветные одеяния набившихся откуда-то людей, их множественные чувства… смутные тени на грани сознания.
Здравствуй, император дикарей. Вот ты, оказывается, какой.
– Добро пожаловать в мой дом, Сильная Кати, – он говорил негромко: вряд ли кто-то посмел бы его не услышать. – Война сделала нас врагами, но мне известно, кому Империя обязана жизнью своего принца. Мои подданные и я сам в неоплатном долгу перед вами. Сейчас и всегда вы будете желанной гостьей в этом доме, и никто не причинит вам вреда. Тому порукой мое императорское слово.
– Благодарю, император, – голос не подвел Сильную Кати, неважно, каких усилий стоил ей ровный тон. – Я пришла с миром. Я хочу предупредить об опасности. И предложить помощь, если вы ее примете.
В тишине беспорядочные чувства дикарей были, как слитный гомон. Он бил по сознанию, но Кати не решалась притупить восприимчивость. Не решалась и отвести глаз. Император дикарей, чью дружбу Карий предпочел Силе, бессмертию – и ей самой, стоял перед ней воплощением исполнившихся видений.
Он был высок для дикаря, хоть и ниже большинства магов – ниже Кария на полголовы. И конечно, ни один маг не имел таких широких плеч, различимых даже сквозь одежду мышц, сильных рук с большими ладонями. Его волосы и борода золотились, почти соперничая с окраской золотого грифона. Холодная голубизна взора напоминала озеро Долины и была по-своему не менее опасна.
– О чем ты говоришь? – спросил, подойдя, Карий, и Кати с облегчением перевела на него взгляд.
– Не здесь, Кар, – тихо сказал император.
– Хорошо. Дай мне час.
– Да.
Они были похожи, как бывают похожи день и ночь, смерть и жизнь. Сильнейший Амон жестоко просчитался, надеясь разлучить этих двоих.
– Мы встретимся через час в моем кабинете. Ваша святость, Атуан, – взгляд императора нашел жреца, того самого, что привез Кати, – Кар. И Сильная Кати. Позвольте мне принести извинения за недобрый прием, Сильная, и выразить надежду, что наше гостеприимство больше не разочарует вас. И… Кар?
– Да. Ваше величество, – сказал Карий и подвел ближе пунцовую от смущения Тагрию, – позвольте представить вам госпожу Тагрию, баронессу Дилосскую.
Она вежливо присела – или просто пошатнулась так, что едва устояла на ногах. От ее дерзкой смелости не осталось и следа. Но император, улыбавшийся ей, сейчас не казался опасным.
– Мы счастливы видеть вас невредимой, баронесса. Добро пожаловать ко двору. Вас проводят в ваши покои, где вы сможете отдохнуть и поверить, что злоключения позади. Позже вы разделите с нами трапезу. И, баронесса, – император чуть расширил глаза и понизил голос, – смелее. Вы дома.