Искупление
Шрифт:
Кати слушала, любуясь его профилем в колеблющемся свете многих свечей. Он и сам походил на огонь свечи – такой же яркий и недолговечный, сгорающий, но способный прежде разогнать ночь. Другие зажигались от его огня, Кати видела, как они вскакивают, как поднимают вслед за императором кубки густого вина, как расцветает в них уверенность, и победа кажется уже свершившейся. Но видела и усталость в уголках его губ, и горечь, и печаль. Император дикарей светил другим, не себе. Кати подняла свой кубок и выпила его вместе со всеми, не отрывая взгляда от императора. Вино оказалось совершенно
Когда гости разошлись, император сказал ей:
– У меня есть еще одна просьба, Сильная.
– Да, император?
– На завтра назначен торжественный прием. Это несколько утомительней сегодняшнего, но я прошу вас быть и на нем. Говорить ничего не придется, хватит одного вашего присутствия. Если, разумеется, это не слишком вас затруднит.
– Не затруднит, – ответила Кати. – Но зачем? Я только смущаю всех.
– Это… не совсем верно, Сильная. Не только. О вас знают, вас ожидают увидеть, и не одно любопытство тому причиной. Многие, как ни удивительно, связывают с вами свою надежду на благополучный исход. Не буду скрывать, я тоже отношусь к их числу.
Кати позволила себе нежную полуулыбку. Странно, до чего быстро она привыкла не замечать следящих взоров стражников и жрецов.
– Хорошо, император. Я приду.
– Благодарю, Сильная.
Он вышел, как всегда, в сопровождении своих вооруженных теней. Кати проводила его взглядом и только потом отправилась к себе. Стягивались в одном направлении разбросанные по Империи дикарские войска, точилось железо, исполнялись предчувствия. Все шло правильно – как и должно быть.
– Тебе надо переодеться, – заявила Тагрия. – Ты не пойдешь туда в этом!
– Почему? Какая разница, в чем?
Драконья кожа одинаково хороша для Совета, праздника и боя. Почему бы ей не сгодиться для дикарского тожества?
– Потому что нельзя! – привела Тагрия самый неоспоримый из аргументов. – Это же императорский прием! А на тебя и так все смотрят! Хочешь быть, как бельмо в глазу?
– Боюсь, я в любом случае останусь бельмом, как меня ни наряди. Оставь это, девочка. Не время праздновать и наряжаться.
– А кто тебе сказал, что потом оно будет, это время? – с необычной горечью спросила дикарка.
Кати вновь подивилась непонятному ее сходству с Зитой и… согласилась. В конце концов, потом времени действительно не будет.
– Хорошо, ты права. Сдаюсь. Что теперь?
– Теперь, – Тагрия заметалась у дверей в отведенные Кати покои. – Вообще, об этом надо было раньше думать. Наряды не готовят в тот же день! Но я думаю… Я знаю, что делать!
Она выбежала, со стуком захлопнув двери. Кати уже совсем было погрузилась в тихое ожидание, которому предавалась теперь все свободное время, когда Тагрия вернулась. Кроме двух девушек-прислужниц – оправившись от первого испуга, они оказались веселыми и смышлеными, Кати легко принимала теперь их помощь, – в комнаты набилось не меньше десятка горящих энтузиазмом женщин. Кати окружили, завертели, разглядывая без малейшей застенчивости. Страх и ненависть позабылись. Все говорили одновременно, перебивали, спорили, увлекаясь все больше и больше, а в двери уже входили новые
Сильной Кати, по праву входившей в число величайших магов мира, оставалось лишь терпеть и подчиняться. Она разворачивалась к свету, замирала с поднятыми руками, наклонялась, когда ей велели наклониться и прохаживалась туда-сюда – если говорили пройтись. Она выдержала, когда ее талию стянули так, что пресеклось дыхание, и не сбежала, прокляв сумасшедших дикарей, когда то же самое повторили еще несколько раз. Когда шум внезапно стих и все расступились, оставив ее перед высоким зеркалом в узорной раме, Кати не сразу поняла, что именно видит в нем.
Дикарка с ее лицом парила в мягких волнах темно-алого, чуть темнее крови, цвета. Ее обнаженные плечи выглядели почти черными на фоне ткани, остроконечный вырез глубоко открывал грудь, странно высокую над угрожающе тонкой талией. Рубины в ажурном плетении серебряных нитей охватывали шею, на запястьях поблескивали такие же браслеты. От широкого, расшитого серебром пояса ниспадали бесконечные волны юбки, доходящей до полу спереди и тянущейся наподобие хвоста сзади. Короткие черные волосы скрыла тонкая сетка, украшенная все теми же рубинами.
– Я же говорила, нужен красный! – выдохнула за спиной Тагрия.
– Красный с серебром, – ответил ей чей-то восхищенный голос. – Это ее цвета…
– Тебе нравится? Кати? – спросила Тагрия.
Кати бросила незнакомке в зеркале еще один недоверчивый взгляд и развернулась к зрителям. Длинная юбка прошуршала по полу. Нечасто Сильной Кати приходилось терять дар речи.
– Значит, нравится, – заключила Тагрия.
– Дорогие дамы, – проворковала стоявшая подле нее молодая женщина. – Стыдитесь, вы совсем не жалеете его величество!
– И правда, – хихикнула другая.
Смех подхватили. Осторожный привкус ревности в их мыслях и смутные картинки воспоминаний приоткрыли для Кати еще одну тайну: златокудрый император был, оказывается, весьма любвеобилен. Почти каждая в комнате хоть раз испытала на себе его страсть, и ни одной, несмотря на все старания, не удалось удержать его надолго. Общее замешательство разогнала старшая из женщин.
– Да хватит вам, – сказала она, – все знают, чем это кончается. Вы прекрасно выглядите, госпожа Кати, так что некоторые даже испугались за своих кавалеров. Но я уверена, они это переживут.
– Я тоже на это надеюсь, – неловко сказала Кати. – Благодарю вас всех. Меня не интересуют кавалеры, завтра я ухожу на войну, и…
– А правда ли, госпожа Кати, что у вас дамы сражаются наравне с мужчинами?
– Вы действительно предвидите будущее, госпожа Кати?
– Мы победим?
– Вы поможете нам своим колдовством, госпожа?
– Вы не покажете нам свое колдовство?
– Вы и сейчас можете нас заколдовать?
– Мы победим, ведь правда же?
Начавшись, вопросы потекли рекой, тревожные, любопытные, испуганные. Кати едва успевала отвечать. Когда, спохватившись, дамы отправились одеваться к вечеру, привычный уже запах неприязни и страха был почти незаметен.