Искушение Марии д’Авалос
Шрифт:
Мария стояла во дворе с Лаурой и родителями мужа, дрожа от холода. Лаура сбегала наверх за накидкой госпожи.
— Скажи Розе, чтобы принесла и мне накидку, — крикнула ей вслед Мадделена.
Слуга Луиджи обходил двор с пылающим факелом, и лица всех высветились в темноте, когда он зажигал другие факелы, прикрепленные к стенам во дворе. Взглянув на полумесяц, Мария заметила, что его закрыла темная туча.
Через две-три минуты явились стражники: Луиджи вымуштровал их, чтобы они были готовы к непредвиденным обстоятельствам. Пока он отдавал им распоряжения, где искать Федериго, Мария подошла к Мадделене и в печали склонила ей голову на плечо, как ребенок. Свекровь, которая была выше ростом, нежно погладила ее по голове, сказав:
— Он в любой момент может появиться на пороге — то-то он
— Да поможет Бог, чтобы это было так, — пробормотала Мария.
Одного из стражников называли Атлантом, потому что он был очень большим и сильным. Он отпер тяжелые деревянные двери, преграждавшие доступ во двор, и никак не мог открыть одну из них.
— Что-то мешает открыть дверь, — сказал он, со всей силой налегая на нее.
Другой стражник открыл вторую дверь и вышел на улицу. За ним следовали Атлант и слуга Луиджи с горящим факелом. Последовала тишина. Те, кто находился во дворе, в страхе смотрели на открытую дверь.
— О, господин! — донесся до них звучный голос Атланта.
Хотя Мария четко помнила события той ночи, последовавшие за этим минуты слились в сплошное размытое пятно. Остались лишь обрывки: вопли Мадделены, от которых кровь стыла в жилах, ее собственные крики, казавшиеся ей самой неестественными, и сдавленные возгласы Луиджи: «Скорее за ними — вы все. Поймайте их. Никакого милосердия. Оставьте одного из них в живых».
Ей никогда не забыть это зрелище: ее любимый Федериго, жестоко убитый опытной рукой. Он лежал в темной луже запекшейся крови, ноги были вывернуты, голова привалилась к двери, как будто он свалился пьяный. На его красивое лицо были злобно нанесены порезы крест-накрест. Ему вонзили нож в сердце. Должно быть, его безмолвные убийцы знали, что только он из всей семьи не брал с собой вооруженную стражу, когда выходил из дома, и то, что он всегда возвращался через боковую калитку. Очевидно, они поджидали его в темном проулке: его оглушили ударом по голове, прежде чем убить. Сделав свое дело, они снова вернулись в тень, где проходила их жизнь. Их так никогда и не нашли. Никто ничего не знал. Такой тайный заговор и мастерское убийство могло быть только возмездием народа. «Карафа за это заплатят». И Карафа заплатили жизнью Федериго — единственного Карафа, открыто осуждавшего политику семьи и сочувствовавшего горестям народа.
Мария оставалась в доме Карафа весь следующий год. Все это время она не могла избавиться от ужаса, охватившего ее при виде убитого Федериго, — он и сейчас оставался в глубине ее души и исчезнет лишь с ее смертью. Когда она увидела эту душераздирающую картину, в мозгу у нее вспыхнули две противоречивые мысли. Первая — о неизбежности: она знала, всегда знала, что с Федериго случится что-нибудь подобное. Вторая — о невозможности: это не произошло на самом деле, не могло произойти, тут какая-то ошибка; часы повернутся вспять, ночь снова начнется, и Федериго возвратится домой — точно так же, как это бывало всегда. Глубокое горе Марии тронуло даже ее родственников, вечно выстраивающих собственные планы. Они не трогали ее четырнадцать месяцев и лишь затем устроили другой выгодный брак.
В то время Мария написала стихотворение, которое с тех пор всегда хранила при себе. Она пела его тогда Беатриче и продолжала ей петь весь первый год в Мессине, когда ее не мог услышать Альфонсо. Сейчас оно ей вспомнилось целиком — за исключением, как ни странно, двух первых и двух последних строчек.
И жили они во дворце золотом. Не жизнь, а блаженство — малина с вином. Был чудный у них, словно ангел, сынок. И Флора сплетала ему свой венок. Назвали Ферранте. И что было сил Любили — так сына никто не любил. Однажды, едва лишь забрезжил рассвет, К ним в дом колесница явилась чуть свет. «ПриказаноКакую ужасную боль ощущала Мария, отправляясь жить в Мессину. Она была расположена на восточной стрелке Сицилии и отделена от итальянского материка опасным проливом Мессина, который изобиловал водоворотами и служил домом для морских монстров Сциллы и Харибды, угрожавших Одиссею. Что сказала Антония при этом горестном расставании? «Ты вернешься, моя дорогая. Мессина — это всего лишь привал на пути к следующей цели». Как права она была!
— Пойдем, я должна показать тебе еще что-то, прежде чем мы уйдем, — сказала Мария.
Беатриче последовала за ней через двор к чудесной бронзовой лошадиной голове, установленной на задней стене. Скульптор передал морщинистую кожу на шее лошади и изобразил ее с открытой пастью, так что были видны все зубы, но линии профиля и форма глаз были столь изящны, что она все равно выглядела благороднейшим из всех созданий. Беатриче рассмеялась в ответ на лошадиную «улыбку».
— Эта лошадь была подарена твоему дедушке Карафа Лоренцо Великолепным, одним из Медичи, — сказала Мария. — Говорят, что она обладает чудесными свойствами. Когда ты была совсем маленькой, люди приводили своих больных животных, чтобы она их вылечила. В ярмарочные дни тут не иссякал поток людей с козами и овцами.
— Почему же они больше не приводят животных? — спросила Беатриче.
Мария заколебалась. Обняв Беатриче за плечи и наклонившись к ней, Мария спросила:
— Твоя бабушка Мадделена рассказала тебе, как умер твой отец?
— Да, но я думаю, что она кое-что опустила, чтобы меня не расстраивать, — искренне заявила Беатриче. — Она сказала, что его убили какие-то плохие люди, но я не понимаю, почему.
— Потому что они хотели убить кого-нибудь из Карафа, желая при этом причинить ужасные страдания всей семье. Твой отец был самым драгоценным из Карафа. Он был молод и являлся наследником. Поэтому это был самый страшный удар для семьи. Вот они его и выбрали.
— Почему они хотели убить Карафа?
— Твой отец говорил, что Карафа слишком богаты, а простые люди слишком бедны, и что люди винят в этом Карафа и ненавидят их. Тут все еще сложнее, потому что замешана политика Неаполя, и испанцы, и налоги. Твой отец все это понимал. Может быть, когда ты станешь старше, один из наших кузенов все тебе растолкует.
— Кузен Фабрицио должен знать.
— Он знает. Но я собиралась рассказать тебе, почему люди больше не приводят сюда своих животных.
— Да. Почему же?
— Потому что после убийства твоего отца ворота палаццо Карафа больше никогда не были открыты для народа.
Мария сожалела, что ради Беатриче не пришла в этот дворец раньше. Когда они возвращались пешком в Сан-Северо, девочка возбужденно болтала о своих кузенах: они обнимали ее, как свою сестру, приглашали на регулярные прогулки по заливу, а тринадцатилетний Марк Антонио Карафа пообещал научить ее управлять парусником.
— У Марка Антонио есть свой собственный парусник, — с гордостью сообщила матери Беатриче, продолжая развивать волнующую тему кузенов Карафа, даже когда они с матерью вернулись в Сан-Северо и в синей гостиной Марии вокруг них суетилась Сильвия. — Его специально изготовили для Марка Антонио корабельные плотники, которые делают рыбачьи лодки.