Искушение вампира
Шрифт:
Я оторвался от шеи молодого вампира, оставив на ней кровавую борозду. Кровь капала с моих клыков, пятная белую рубашку. Я швырнул Верма на пол. Оливия подхватила его и помогла подняться на ноги.
— Добро пожаловать в… как ты это назвал? Братство крови, да? Ну, так вот: ты находишься внизу пищевой цепочки кровососов, маленький брат…
Верм заскулил, отступая, и прижался спиной к входной двери. Оливия положила руку мне на плечо.
— Похоже, тебе нужно сменить рубашку.
Я обернулся к ней. Хватка Оливии чуть усилилась, ее лицо сохраняло невозмутимое выражение, и я понимал, что она пытается утихомирить меня.
— Это
— Все уже в порядке. Я просто показал ему истинное лицо вампира, потому что он сам этого хотел. И потом, этот мелкий хам имел наглость…
Вошла Мелафия. В руках она держала вешалку с каким-то костюмом. Жрица вуду остановилась и посмотрела на Верма, который обеими руками зажимал свою рану. Она уже подживала, но, судя по выражению лица маленького гаденыша, он этого не знал. Я высосал не так много крови, чтобы замедлить естественную регенерацию вампира. Верм будет в полном порядке через несколько часов — если, конечно, раньше не умрет от страха, когда сообразит, во что вляпался.
— Наверное, нет смысла спрашивать, что тут был за шум, — сказала Мелафия. Я решил, что она будет ругать меня, но вместо этого жрица прикоснулась пальцем к разодранному горлу Верма.
— Ты теперь нежить, мальчик. Это значит, что ты попал в мир тьмы. Будь хитрым и мудрым — и тогда, может быть, выживешь. Дразнить вампира, даже такого спокойного, как наш Джек, значит умереть очень быстро. Если ты не поумнеешь в ближайшее время, то вряд ли доживешь до зимнего солнцестояния.
— Д… да, мэм, — прохрипел Верм.
Я повернулся к ним всем спиной и направился к лестнице. Мне по-прежнему хотелось человеческой крови — несмотря на то, что я выпил почти три пакета, да еще и изрядно опустошил Верма. Обычно я отказывал себе в этом удовольствии, если только мне не требовалось быстро восстановить силы или вылечить рану. Укусив Верма, я чувствовал себя прекрасно. Просто лучше не бывает. Интересно, это тоже влияние Ридрека? Или все дело в том, что я перестал бороться со своими инстинктами?
В спальне Уильяма царила почти больничная чистота. И неудивительно, ведь он ею почти не пользовался. Разве что изредка приглашал сюда женщин. Я вошел в отделанную кедром гардеробную и оказался среди дорогих модельных костюмов. Здесь я скинул синий вудуистский пиджак и измазанную кровью рубашку. К счастью, мы с Уильямом примерно одного телосложения. Разнообразие рубашек — по большей части шелковых или сшитых их тончайшего хлопка высшего качества — вызывало легкое головокружение. Уильям был несколько стройнее меня, так что я отказался от приталенных моделей и взял первую подходящую рубашку, которую нашел. У нее были отложные манжеты и крошечные складки спереди.
Я расправил манжеты и открыл отделанную бархатом шкатулку, стоявшую в шкафчике. Здесь лежали любимые серебряные запонки Уильяма. Ручная работа от Поля Ревере, украшенные инициалами У. К. Т. Я продел их в дырочки на манжетах, снова влез в пиджак и оглядел себя. Обычно я не скучаю по своему отражению в зеркале, но теперь жалел, что не могу себя увидеть. Так или иначе, я посмотрел на все эти модные тряпки и погладил борт пиджака, наслаждаясь цветом ткани — глубоким синим цветом горного озера.
Недурно, совсем недурно. Я поддернул рукава рубашки, чтобы белоснежные манжеты на дюйм выступали
Я открыл верхний ящик шкафа и порылся там, выбрав льняной платок с монограммой, потом поворошил галстуки и другую фигню. Мне попался белый шелковый квадратик, я сунул его в нагрудный карман — так, чтобы он высовывался на дюйм, как обычно носит Уильям, — и после всех этих манипуляций снова осмотрел себя. Может, в конце концов, пиджак не так уж и плох? Он хорошо оттенит мои глаза, на женщин подобные штуки действуют безотказно. Да, пиджак определенно мне шел. И за что я его так возненавидел?
Я взял расческу Уильяма и привел в порядок волосы. Потом расправил ворот рубашки поверх ворота пиджака. Точно как делал Уильям. Если прожить рядом с этаким франтом полторы сотни лет, волей-неволей перенимаешь кое-какие фокусы.
Долгую минуту я разглядывал свое облачение. Отлично выгляжу. Настоящий хозяин поместья в дорогой одежде и шикарных запонках. Правду говорят люди: встречают по одежке. Если уж на то пошло, чем я так уж сильно отличался от Уильяма? У него были деньги и знания. Это правда. Если верить моему прасоздателю, я имел все шансы получить знания уже сегодня ночью. И что-то подсказывало мне: если это случится, деньги будут не так уж важны. Я наконец-то буду принадлежать только самому себе. Смогу жить так, как захочу.
Это просто…
А потом я опомнился. Что я делаю? Стою, вальяжно облокотившись на шкафчик, и думаю… о чем? Реальность обрушилась на меня подобно потоку ледяной воды. Искушение делает слабым. Должно быть, это колдовство Ридрека. Иного объяснения нет. Бросить Уильяма и пойти за Ридреком? Отказаться от моей семьи? Не только от Уильяма, но и от Мелафии, Рени, Рейи и Дейлода… Предать память матери Мелафии, ее бабушки и всех этих женщин-колдуний, чья кровь текла сейчас во мне, делая меня таким, каков я есть…
Человеком? Я посмотрел в зеркало, ожидая хоть на долю секунды увидеть свое отражение. Разумеется, ничего там не было. Я не человек. Теперь — не человек. Вампир. Уильям часто повторял, что иногда я об этом забываю. Я пытался идти двумя дорогами одновременно, стоя одной ногой в мире людей, а другой — в нашем проклятом мире вечной тьмы. Может быть, настало время выбрать один путь и не болтаться как говно в проруби?…
Потом я вспомнил, что должен взять выкуп с подземного алтаря Мелафии. Я выскользнул из гардеробной, открыл секретную дверь в спальне и по потайной лестнице пошел вниз, в темноту подвала.
Погода и луна, казалось, сговорились между собой для того, чтобы создать должную атмосферу на вечеринке Уильяма. Ночь была прохладной, но не холодной, и лишь несколько туч плыли по низкому небу. Полная охотничья луна, похожая на хэллоуинский фонарь, висела над Гамильтон-Хаус, освещая двор и затмевая свет мерцающих гирлянд на деревьях. В доме горели свечи, столы были покрыты белоснежными скатертями. Официанты в белых рубашках сновали в толпе гостей. В углу бальной залы пристроился струнный квартет, наигрывая мягкую мелодию. Нежную и грустную — именно такие и нравились Уильяму. Лично я предпочел бы что-нибудь из Джорджа Торогуда или даже Тима Макгроу, но в остальном вечер обещал быть чудесным.