Искушение злом
Шрифт:
— Пожалуй, лучше я подниму его. — Скользнув вниз вдоль его тела, она взяла кусок мыла и прижалась губами к его коже. Шум его дыхания смешался с шумом льющейся воды.
Он думал, что этой ночью истощил всю свою энергию, что желание, которое бушевало в нем и так мучило его, наконец-то было удовлетворено. Но оказалось, что оно лишь стало еще более отчаянным и острым. Он поднял ее и прижал спиной к мокрому кафелю, ее глаза были как расплавленное золото. И сливаясь с ней, он неотрывно смотрел в них.
— Хочешь есть? — спросил Кэм Клер, стоявшую у окна спальни и пытавшуюся высушить
— Умираю от голода, — ответила она, не оборачиваясь. Насколько хватало взгляда, вокруг были леса, одни леса, темные, густые, зеленеющие. Он окружил себя ими, спрятался среди них. Вдали на западе виднелась красноватая гряда гор. Она представила себе, как выглядит этот пейзаж, когда солнце опускается за горы, расцвечивая небо вокруг.
— Как ты разыскал это место?
— Это принадлежало моей бабушке. — Застегнув пуговицы на рубашке, он подошел к ней и встал рядом. — Эта земля уже сотню лет принадлежала семье Рафферти. Бабка сохранила ее, а затем передала мне. — Здесь прекрасно. Вчера вечером я ничего как следует не рассмотрела. — Она улыбнулась. — Пожалуй, вчера вечером я вообще ничего толком не видела. Просто заметила, что дом стоит на холме.
Неудивительно, ведь вчера, подхватив ее на плечо, отчего она рассмеялась, он внес ее в дом, а затем наверх в свою спальню.
— Когда я вернулся сюда, то решил, что мне необходимо место, где я бы мог побыть вдали от города. Мне кажется, что отчасти у Паркера были сложности именно из-за того, что он жил в той квартире над винным магазином и никуда не мог от него деться.
— Значок шерифа — тяжелое бремя, — произнесла она мрачным тоном, за что он тут же и дернул ее за ухо. — Ты сказал что-то насчет еды.
— По субботам я обычно завтракаю у «Марты». Он взглянул на часы. — Но я уже опаздываю. Может быть, мы найдем что-нибудь съестное здесь.
Клер это устраивало гораздо больше. Она знала, что кумушки-сплетницы скоро распустят свои языки — не было никакой возможности предотвратить это. Но, по крайней мере, хоть в это утро они оставят ее в покое.
— Ты покажешь мне весь дом?
До сих пор она видела только спальню с огромной высокой кроватью, деревянным полом из досок разной ширины и потолок.»Да, еще ванную комнату», — вспомнила она. Глубокая керамическая ванна с кранами, просторная душевая из стекла и кафеля. Пока она одобряла его вкус, в особенности то, что он не боялся использовать цвет, но ей хотелось увидеть и все остальное.
Несмотря на события последних двенадцати часов она отлично знала, что человек жив не одной постелью.
Он взял ее за руку и повел.
— Там наверху еще две спальни.
— Три спальни? — Она приподняла бровь. — Заглядываешь вперед?
— Можно сказать и так.
Он дал ей осмотреть и второй этаж, наблюдая, как она одобрительно кивает головой и комментирует увиденное. Ей понравились потолочные светильники и полы из твердой древесины, большие окна и атриумные двери, ведущие на террасу.
— Ты ужасно аккуратный, — сказала она, когда они стали спускаться.
— Один человек много не мусорит.
Она лишь засмеялась и поцеловала его.
У нижней ступеньки лестницы она остановилась,
— Ну, это… — Она сошла со ступеньки, обернулась и тут увидела скульптуру. Он поставил ее около открытой лестничной клетки, расположив так, чтобы солнечный свет, льющийся сквозь стеклянную крышу, падал прямо на нее. Все это для того, чтобы любой вошедший через парадную дверь или стоящий в гостиной, мог видеть ее.
Скульптура была почти в четыре фута высотой, изломанная конструкция из бронзы и меди. Совершенно очевидно, что она задумывалась как нечто чувственное — подобие женской фигуры, высокой, стройной, обнаженной. Высоко поднятые руки, летящие назад медные волосы. Клер назвала ее «Женственность» и стремилась выразить в ней силу, все чудо и тайну женщины.
Увидев одну из своих работ в его доме, она сначала почувствовала смятение. Волнуясь, стала рыться в карманах.
— Я, а… ты ведь сказал, что думал, что я занимаюсь живописью.
— Я солгал. — Он улыбнулся ей. — Забавно было видеть, как ты злишься.
При этих словах она нахмурилась. — Наверное, она стоит у тебя уже порядочное время.
— Пару лет. — Он отвел прядь волос ей за уши. — Я пошел в ту галлерею в Вашингтоне. У них были выставлены кое-какие твои вещи, и кончилось тем, что я вышел оттуда вот с этим.
— Почему?
Он понял, что она чувствует себя смущенной. Сбитой с толку. Он взял ее за подбородок. — Я не собирался покупать ее и, по правде говоря, мне тогда это было и не по карману. Но я только взглянул на нее, как понял, что это мое. Точно так же, как вчера вечером я вошел в твой гараж и увидел тебя.
Она поспешно сделала шаг назад. — Я не скульптура, Кэм.
— Нет, конечно. — Сузив глаза, он внимательно смотрел на нее. — Ты огорчена из-за того, что увидев эту фигуру, я разгадал тебя. Из-за того, что я понял тебя. Ты бы предпочла, чтобы этого не случилось.
— Благодарю, но если мне понадобится сеанс психоанализа, я пойду на прием к врачу.
— Ты можешь злиться, сколько хочешь. Клер. Это ничего не меняет.
— Я не злюсь, — произнесла она сквозь зубы.
— Нет, злишься. Мы можем продолжать стоять здесь и орать друг на друга, или же я могу взять тебя за задницу и оттащить в постель, или же мы можем пойти на кухню и выпить кофе. Предоставляю выбор тебе.
От возмущения она заговорила не сразу. — Ах ты, наглый сукин сын.
— Похоже, что мы стоим и орем.
— Я не ору, — закричала она на него. — Но я хочу, чтобы все встало на свои места. Ты никуда меня за задницу не тащишь. Понял, Рафферти? Если я ложусь с тобой в постель, то делаю это по своему собственному выбору. Может быть, в своем маленьком уютном мирке ты этого и не заметил, но сейчас на дворе девяностые годы. Меня не надо соблазнять, уговаривать или заставлять силой. У взрослых, самостоятельных, необремененных семьей людей секс — это вопрос их свободного выбора.