Искусство и путь по-японски. 45 дорог к медитации и красоте

Дейви Х И

Но все же шошин это далеко не только способ избежать самодовольного притворства, мыслей о том, что мы уже выучили все, что только можно было выучить в практикуемом нами виде искусства. Это несоизмеримо более глубокое понятие. Подлинный шошин это состояние сознания, которое не цепляется за прошлое, а всецело переживает настоящий момент. Это сознание, в котором сохраняется усердное отношение новичка, который только вступил на путь познания искусства; сознание, которое отдает себе отчет в том, что предыдущая практика и тренировки, какими бы усердными они ни были, не являются гарантией не только успеха в настоящем, но даже и правильного понимания. Каждый отдельно взятый момент уникален, и поэтому необходимо искать искусство и красоту и стремиться к успеху именно в эту секунду, иначе ты никогда его не достигнешь.

Давайте рассмотрим все выше сказанное на примере.

Студенты, изучающие каллиграфию шодо, каждую неделю проводят огромное

количество времени, перерисовывая техон — образцы иероглифов, нарисованные продвинутыми учениками. За все годы, что я изучал искусство шодо, я очень часто слышал от новичков, что даже после того как они сделали несколько десятков копий техон, самыми лучшими оставались именно первые работы, что чем больше они практиковались в этом искусстве, тем хуже у них получалось. Почему так происходит? Неужели существует что-то, что препятствует нормальному осознанию своих навыков и достижений? Мой ответ — да.

Как я говорил выше, среди новичков часто бытует мнение, что с ростом практики результаты ухудшаются. Естественно возникает вопрос — почему увеличение времени, потраченного на практику искусства, приводит к ухудшению результатов? Частично это объясняется тем, что сознание склонно постоянно навязывать мерки прошлого настоящему.

Когда мы перерисовываем работу в первый раз, для нас это ново. Наша реакция на то, что мы делаем и самое главное на то, что мы пытаемся воспроизвести в этот момент, тоже новая. Отсюда и появляются наши успехи и проблемы в дальнейшем освоении искусства, в частности какого-либо определенного вида техон. Когда мы продолжаем практиковать копирование техон, опыт прошлых попыток слой за слоем наслаивается на действия текущего момента, затрудняя, таким образом, правильное восприятие и осмысление того, что мы на самом деле делаем, и того, на что на самом деле смотрим в данный момент. Вскоре мы перестаем управлять процессом, мы больше не видим предмета, который так старательно пытаемся копировать, мы смотрим всего лишь на наше собственное представление реальности, тогда как самой реальности уже не видим. Наше представление о реальности состоит из наших впечатлений, убеждений, предрассудков, страхов, желаний и т. д., которые имеют какое-либо отношение к наблюдаемому нами объекту и нашим попыткам мастерски его скопировать. Чем больше опыта мы получаем через объект и наши попытки его копировать, тем более мы склонны смотреть на то, что находится перед нами, через призму этих условностей, пропуская реальность через этот огромный фильтр.

Например, в шодо или в рисовании чернилами для многих студентов является большой проблемой нарисовать прямую линию. Часто линия получается неровной, изгибается. На самом деле это не такая уж и большая проблема, с практикой большинство занимающихся могут нарисовать достаточно ровную линию. Механическая часть процесса не такая сложная, как некоторым может показаться. Но наше сознание может существенно усложнить задачу, и именно это чаще всего и случается, когда мы впервые сталкиваемся с трудностями в начертании прямой линии. Если сознание начинает цепляться за прошлое, в нашем случае за трудности с прямой линией, то после того как мы потерпели первую неудачу, каждая наша попытка изобразить этот простой знак заканчивается тем, что мы видим эту линию через призму наших прошлых неудач. А так как сознание контролирует наше тело и управляет им, то когда мы удерживаем в уме образы наших прошлых покосившихся линий, черта, которую мы проводим в данный момент, тоже начинает вилять. Другими словами, мы просто сами на себя оказываем психическое воздействие.

Чтобы избежать подобной ситуации, нам необходима отстраненность — состояние, в котором мы полностью проживаем каждый отдельный момент, и позволяем ему раствориться, не цепляясь за него и давая ему возможность спокойно уйти. Сознание, которое не находится в настоящем моменте, неизбежно цепляется за прошлое, зависает в нем. Практикуя японские искусства и соответствующие им формы Пути, мы можем открыть для себя наше собственное сознание, находящееся в покое в каждый отдельный момент, который является бесконечным. Находясь в таком состоянии каждый раз, когда мы видим техон, который надо скопировать, закат солнца или даже наш собственный дом, мы испытываем чувства, которые так же свежи и новы, как и в первый раз. Мы видим то, на что смотрим, а не наше собственное представление наблюдаемого нами объекта.

Дональд Ричи, проживший много лет в Японии и изучающий культуру этой страны, однажды написал следующие строки о состоянии отрешенности:

Жертвуя порыв бессмертию и через осознанное принятие себя и своего мира, он (японец) останавливает время. Он нашел способ заморозить его, подвесить и сделать его постоянным. Он делает это не с помощью пирамид и зиггуратов (культовые пирамидальные сооружения), но позволяя времени выбирать свой собственный путь и следовать ему.

Ричи указывает на постоянство перемен, которое

можно обнаружить, наблюдая за традиционным японским садом. В нива (сад) весной расцветают цветы, а осенью листья опадают на землю, но камни, вода и основной ландшафт — структура сада — остаются неизменными. Японский сад подобен застывшей картинке — единственный миг, содержащий в себе вечность. Сад всегда остается неизменным, вне зависимости от того, какое сейчас время года. Сезоны отличаются друг от друга, но это отличие внутреннее — совокупность идеи и эмоции, чувства.

Настоящее находится вне времени. Как бы быстро мы ни говорили, что мы осознаем настоящий момент, время уже ушло, этот момент остался в прошлом. Его невозможно задержать или измерить. То есть полное постижение красоты, настоящей красоты, присущей всему существующему, возможно только в этот короткий момент, а так как этот момент нельзя задержать или сохранить, красота существует в это мгновение, миг которой уже исчезает, уходит в прошлое.

Защищенность на моменте, который ушел в прошлое, мешает познать новизну каждого следующего мгновения. Эстетика моно но аваре и шо-шин открывают нам понимание того, что реальность существует в моменте, находящемся вне временных границ… а следовательно, длящемся вечно. Красота потому и обладает той притягательной силой и свежестью, что она всегда новая, спонтанная, принадлежащая только этому неповторимому моменту. Ее особенность в том, что ее нельзя сохранить или воспроизвести заново. С пониманием подобных вещей приходит способность видеть красоту в каждой форме проявления жизни, какой бы хрупкой она ни была, даже в увядающем цветке или стареющем друге.

Вот каким образом взаимосвязаны такие понятия как шошин, моно но аваре, ваби и саби. Шо-шин представляет собой сознание новичка, для которого каждая секунда жизни является первой и единственной, которую можно прожить и почувствовать только сейчас и никогда больше. Моно но аваре дает осознанность хрупкой и скоротечной природы жизни, признание факта, что все существующее вокруг приходит в упадок и исчезает во вселенной, откуда оно и пришло. Ваби-саби устанавливает взаимосвязь этого постепенного уничтожения всего существующего и красоты, которая кроится за простыми, даже грубоватыми следами патины, несущими на себе отпечаток прожитых лет. Если говорить только о материальной стороне процесса, то эстетика ваби-саби ценит изящество именно патины, этих следов времени, а моно но аваре отождествляет патину с результатом неизбежной естественной коррозии и показывает, что даже разрушающаяся вещь может быть красивой для того, кто не пытается сравнивать прошлое и настоящее, старое и новое. Сознанию такого человека открывается, что моно но аваре находится в настоящем моменте, оно (сознание) постигает единство смерти и рождения, созидания и разрушения, сам дуализм мироздания. Оно постигает абсолютную красоту, в которой нет противоположностей, которая не содержит в себе конфликтов и противоречий между неизбежным и желаемым. В основе всех рассмотренных нами понятий лежит один общий принцип, который требует от нас единственной вещи — безоговорочного принятия нас самих такими какие мы есть. Но чтобы принять себя полностью, без оговорок и исключений, нам необходимо принять тот факт, что все мы смертны.

Фурью

Это понятие состоит из двух слов — «ветер» и «течение, поток». Выражает собой изящество ясно ощутимое и в тоже время едва уловимое, эфемерную красоту, которую невозможно выразить и описать словами, ее можно только прочувствовать в настоящий момент, потому что в следующую секунду она растворится как утренний туман.

Старый пруд Лягушка прыгает — Всплеск воды.

Одно из известных хайку Басе, которое в действительности является самым известным его произведением, описывает момент, в который можно почувствовать состояние фурью, действие такое простое по своей природе и в то же время очень часто ускользающее от человека, которому не хватает внутреннего состояния, духа фурью. Подумайте об этом простом действии как моментальном фотоснимке, на котором запечатлен один миг из жизни самой природы, и в этот миг время останавливается, прекращает свое существование.

Басе учил, что дух хайку — это дух фуга. Фуга означает «усовершенствование, очищение жизни». Надо особенно подчеркнуть, что в данном случае под улучшением жизни имеется в виду не просто получение хорошего образования, воспитания и стабильного финансового положения, как это часто понимается в наши дни. Фуга в том виде, как его трактует Басе, происходит от философии ваби-саби, широко распространенной в древней Японии, и очень тесно связано с глубоким пониманием природы и близости к ней. В своем «Йошино Джорнал», он описывает это состояние как «спутник четырех сезонов». Дальше он описывает своих современников поэтов, которые были буквально пронизаны этим состоянием и идеями фуга, как фурабо — человека, бредущего куда-то без цели, который подобен куску ткани, трепещущему на ветру.