Искусство обольщения
Шрифт:
Наутро четвертого дня Мэйсон разбудило солнышко, пробившееся сквозь кружевные занавески. Мрачные тучи рассеялись. Стоял превосходный апрельский денек. Щебетали птицы, фокусы разом зацвели, и мир, залитый золотистым светом, тем самым, что привлекал во Францию художников со всего мира последние 400 лет, казался рожденным заново. Распахнув окно, Мэйсон выглянула наружу и, полной грудью вдохнув кристально свежего воздуха, почувствовала в себе знакомое беспокойство, сообщившее ей, что она, наконец, готова творить. У нее руки чесались взять кисть.
Босиком она прибежала к кровати Лизетты
– Который час?
– Какая разница? Настал новый день! Новый мир. Вставай, лежебока! Я хочу успеть поймать это утро, пока оно не убежало.
Подруги торопливо собрали корзинку с едой, чтобы позавтракать на природе, и отправились к реке. У Мэйсон рука не поднималась писать очередную «типично колдуэлловскую» вещь. Ей просто захотелось нарисовать Лизетту на природе, поймать радостное настроение, отблески света на ее лице, колеблющиеся, как ивы, что покачивали ветвями на ветерке, отбрасывая тень на лицо подруги. В общем, радость творчества вернулась к Мэйсон.
Они чудно провели день, словно дети босиком бегали по поляне под живительным солнышком. Они смеялись и говорили ни о чем и обо всем, как в старые добрые времена, как это было до исчезновения Мэйсон. Потом они расстелили одеяло и позавтракали на траве, наслаждаясь сыром и хлебом, потягивая вино, швыряя кусочки собакам, забавлявшим их своими играми.
Лизетта оттягивала полную нижнюю губку и трясла белокурой головой. Она походила на шаловливого ребенка, но при ее гибком теле эффект получался неожиданным. В своих прежних работах Мэйсон отчасти удавалось передать этот спонтанно возникавший эффект, но только сейчас невинная, капризная сексуальность подруги увиделась ей во всей своей потрясающей ясности.
– Остановись! – крикнула Лизетте Мэйсон. – Просто замри! Не смей шевелиться!
Мэйсон принесла холст, над которым работала до этого, и принялась вносить исправления.
Через некоторое время, когда картина начала приобретать цельный вид, Мэйсон сказала:
– Лизетта…
– Что там еще?
– Ты знаешь мужчин.
– Немного. – Лизетта пожала плечами. – Так тут уютно, я сейчас усну.
Мэйсон отошла от мольберта и посмотрела на свою работу.
– После многих лет постоянной практики я теперь чувствую, что начинаю кое-что понимать в искусстве. Конечный результат не всегда вполне соответствует тому образу, что был изначально мной задуман, но сближение все же происходит.
– Угу, – сонно пробормотала Лизетта.
– Про живопись я кое-что знаю, но я абсолютно несведуща в искусстве обольщения.
– О чем тут знать? Покажи ему лодыжку, и он от тебя вовек не отстанет.
– Что-то не верится, что все так просто.
– Я не знаю. Я никогда не обольщаю мужчин. Они сами за мной бегают.
Мэйсон попробовала новую тактику:
– Ты же знаешь, что я чувствую к Ричарду, верно?
– Я знаю, что ты потеряла голову.
Продолжая рисовать, Мэйсон рассказала Лизетте о том, что произошло с ним в ту ночь.
– Он хочет меня, но он не хочет
– Ага! Любовное зелье, не иначе!
– Ну, что-то в этом роде.
– Я знаю, что тебе нужно. Духи.
– Ой, да перестань.
– Ба! Ты считаешь, я шучу? Как ты думаешь, что придает нам, француженкам, шарм? Разве мы красивее, чем другие?
– Ты самая красивая женщина из всех, кого я знаю.
– Ты видела портрет мадам Помпадур? Или мадам Дюбарри? Абсолютно невзрачные особы! Но они пахли как богини. Запах – сильнейший афродизиак. Каждая француженка об этом знает.
– Не думаю, что лично тебе потребовалась бы помощь парфюмера, чтобы свести мужчину с ума.
– Не думаешь? Когда мне нужно быть неотразимой, я всегда иду к мадам Тулон. Она не просто отличный парфюмер, она волшебница. Она создает для меня запах, перед которым не устоит ни один мужчина.
– Она могла бы и мне это устроить?
– Разумеется.
Мэйсон не чувствовала убежденности.
– И все же мне трудно поверить, что такой сильный, такой волевой мужчина, как Ричард Гаррет, при всем его опыте общения с женщинами и при всей его уверенности в себе, может пасть под влиянием каких-то духов…
Внезапно Лизетта подняла руку, распрямилась и уставилась вдаль.
– Этот твой мужчина, он какой? Очень высокий и похож на Люцифера? Такой же брюнет?
– Да, пожалуй. А почему ты спрашиваешь?
– Я думаю, он здесь.
Мэйсон стремительно обернулась и увидела идущего по направлению к дому мужчину. Несмотря на то, что он находился еще далеко от них, она его узнала. Лизетта была права – к ним шел Ричард Гаррет собственной персоной.
Мэйсон в панике огляделась – сплошные улики: холст, краски, этюдник, блуза в пятнах краски.
– Что будем делать?
– Быстро все прячь, а я его задержу.
Лизетта, не теряя ни минуты, указала на идущего к ним мужчину и крикнула своей песьей стае что-то на французском. Вся свора, до этого дремавшая в тени, с громким лаем бросилась через лужайку к Гаррету. Окружив незваного гостя, псы начали скакать вокруг него, а Мэйсон тем временем лихорадочно собрала холст, этюдник, палитру, коробку с красками и накрыла все это одеялом. Скинув блузу, Мэйсон заметила пятна краски и на платье тоже и решила сбросить и его, запихнув блузу и платье под одеяло вместе с прочими уликами. Торопливо разложив поверх одеяла еду, она обернулась, чтобы посмотреть, чем занят Ричард.
Ричард присел на корточки, протягивая собакам руку, чтобы они могли обнюхать его. Он старался показать псам, что у него нет никаких злых намерений ни по отношению к ним лично, ни к тем, кого они так отважно охраняли. Псы отреагировали на это проявление миролюбия слишком быстро. Еще мгновение, и Ричард поднялся и в сопровождении вновь обретенных четвероногих друзей направился к женщинам.
Мэйсон взглянула на руки и увидела на них пятна зеленой и желтой краски. Мэйсон лихорадочно огляделась в попытке зацепиться взглядом за что-то, что могло бы ей помочь. У самой кромки воды было все еще грязно после долгого дождя.