Искусство стареть (сборник)

Губерман Игорь Миронович

Из деятелей самых разноликих,чей лик запечатлён в миниатюрах,люблю я видеть образы великихна крупных по возможности купюрах.

Быть выше, чище и блюстименя зовут со всех сторон,таким я, Господи прости,и стану после похорон.

Судьбу дальнейшую своюне вижу я совсем пропащей,ведь можно даже и в раюнайти

котёл смолы кипящей.

Я нелеп, недалёк, бестолков,да ещё полыхаю, как пламя;если выстроить всех мудаков,мне б, конечно, доверили знамя.

С возратом яснеет Божий мир,делается больно и обидно,ибо жизнь изношена до дыри сквозь них былое наше видно.

Размазни, разгильдяи, тетери —безусловно любезны Творцу:их уроны, утраты, потериим на пользу идут и к лицу.

Я вдруг почувствовал сегодня —и почернело небо синее, —как тяжела рука Господня,когда карает за уныние.

Я жив: я весел и грущу,я сон едой перемежаю,и душу в мыслях полощу,и чувством разум освежаю.

Столько силы и страсти потраченобыло в жизни слепой и отчаянной,что сполна и с лихвою оплаченамимолётность удачи нечаянной.

Я врос и вжился в роль балды,а те, кто был меня умней,едят червивые плодызмеиной мудрости своей.

Жил на ветру или теплично,жил как бурьян или полезно —к земным заслугам безразличнавсеуравнительная бездна.

Когда последняя усталостьмой день разрежет поперёк,я ощутить успею жалостько всем, кто зря себя берёг.

А жаль, что на моей печальной тризне,припомнив легкомыслие моё,все будут говорить об оптимизме,и молча буду слушать я враньё.

От воздуха помолодев,как ожидала и хотела,душа взлетает, похудевна вес оставленного тела.

Нам после смерти было б веселопоговорить о днях текущих,но будем только мхом и плесеньювсего скорей мы в райских кущах.

Подвержены мы горестным печалямпо некой очень мерзостной причине:не радует нас то, что получаем,а

мучает, что недополучили.

Нет сильнее терзающей горести,жарче муки и боли острей,чем огонь угрызения совести;и ничто не проходит быстрей.

Не ведая притворства, лжи и фальши,без жалости, сомнений и стыдаот нас уходят дети много раньше,чем из дому уходят навсегда.

По праху и по грязи тёк мой век,и рабством и грехом отмечен путь,не более я был, чем человек,однако и не менее ничуть.

Жестоки с нами дети, но заметим,что далее на свет родятся внуки,а внуки – это кара нашим детямза наши перенесенные муки.

Умеренность, лекарства и диета,привычка опасаться и дрожать —способны человека сжить со светаи заживо в покойниках держать.

Я очень пожилой уже свидетельтого, что наши пафос и патетикапро нравственность, мораль и добродетель —пустая, но полезная косметика.

Забавы, утехи, рулады,азарты, застолья, подруги.Заборы, канавы, преграды,крушенья, угар и недуги.

Начал я от жизни уставать,верить гороскопам и пророчествам,понял я впервые, что кроватьможет быть прекрасна одиночеством.

Все курбеты, сальто, антраша,всё, что с языка рекой текло,всё, что знала в юности душа, —старости насущное тепло.

Глаза моих воспоминанийполны невыплаканных слёз,но суть несбывшихся мечтанийразмыло время и склероз.

Утрачивает разум убеждения,теряет силу плоть и дух линяет;желудок – это орган наслаждения,который нам последним изменяет.

Бог лично цедит жар и холодна дней моих пустой остаток,чтоб не грозил ни лютый холод,ни расслабляющий достаток.

Белый цвет летит с ромашки,вянут ум и обоняние,лишь у маленькой рюмашкине тускнеет обаяние.

Увы, красавица, как жалко,что не по мне твой сладкий пряник,ты персик, пальма и фиалка,а я давно уж не ботаник.