Холодный декабрьский ветери неуют заоконный.Пасмурный вечер. Детиучатся. Дождь монотонный.Класс. На картине — Каинпрочь убегает; тут жеАвель убитый; каменьв кровавой, карминной луже.Звук колокольчика медный.Книгу рукой усталой,иссохший, в одежде бедной,держит учитель старый.Школьники тянут вместеприлежно и голосисто:— Два раза по сто — двести.— Три раза по сто — триста…Холодный декабрьский ветери неуют заоконный.Пасмурный вечер. Детиучатся. Дождь монотонный.
* * *
«Был погожий вечер, грустный вечер лета…»
Перевод Б. Дубина
Был
погожий вечер, грустный вечер лета.Жухлыми плетями с каменного валависла повилика. В отдаленье где-тоструйка напевала.Повернулся ключ мой в скважине замковойпростонали петли заржавелой двери,что с глухим ударом затворилась снова,запечатав мертвый сумрак повечерья.Тихо и безлюдно было за оградой.Лишь вода звенела и, маня руладой,выводила к плитам, где струя фонтана,падая на мрамор, пела неустанно.— Позабытый сон твой с песенкою этойвспоминаешь? — пела струйка ледяная. —Был дремотный вечер дремлющего лета.— Нет, не вспоминаю, —отвечал воде я, —позабыт он вместе с песнею твоею…— Был такой же вечер, и струя фонтанападала на мрамор так же неустанно.В той же, что сегодня, буксовой куртинепесенка звенела, что звенит и ныне.Разве ты не помнишь? Тяжелели веткиот поспевших яблок огненной расцветки,как сегодня… Разве ты не помнишь это?Был такой же вечер дремлющего лета.— И отрадна песня, что немолчно льется,а не знаю снов я, о каких поется.Знаю, что и раньше яблоки алелив безмятежных водах твоего потока;что давно печали в сердце отболели,миновали снами той поры далекой;что любовь и прежде мороком извечнымповторялась в этом зеркальце беспечном, —старое преданье лучше расскажи ты,расскажи о счастье, что давно забыто.— О забытом счастье не проси преданий:ничего не знаю, кроме грусти давней.Был погожий вечер дремлющего лета…Горько ты склонялся над водою этой;и, делясь тоскою, припадал ты к струямв тот погожий вечер горьким поцелуем.Припадал ты к струям, жаждою пылая,и осталась прежней жажда та былая.— Так прощай навеки! Неустанным звономлейся по безлюдью в этом парке сонном —и прощай навеки: песня твоя нынееще горше, струйка, чем мое унынье.Повернулся ключ мой в скважине замковой;простонали петли заржавелой двери,что с глухим ударом затворилась снова,запечатав мертвый сумрак повечерья.
* * *
«Я слышу напевы…»
Перевод О. Савича
Я слышу напевыстарых-старых песен,поют их дети,играя вместеи вместе изливаясвоих сердец мечтанья,как изливают водукаменные фонтаны:всегда на тех же нотахсо смехом и слезами,но смех тот невесел,а слезы льются самибез горечи и боли, —и с ними льются чиннолюбовные печалилегенд старинных.В детском рассказео печали страстнойистория туманна,но горе ясно;и так же ясновода ведет сказаньео старой любви, которойудел — молчанье.На площади старойв тени играя,пели дети хором…Струя крутаякаменного фонтаналилась не смолкая.Дети пели хоромнаивную сказкуо чем-то, что проходити не придя погаснет:история туманна,но горе ясно.И этому рассказуфонтан спокойно вторилисторию отбросив,рассказывал о горе.
Аист глядит с колокольни, обозревая округу.Вкруг развалившейся башни с криками, как с перепугу,носятся ласточки. Вихри, лютые бури, метели,словно дыхание ада, с белой зимой пролетели.Утро. И слабое, низкоесолнце с трудом прогревает скудную землю сорийскую.Зелень косматых сосенокзаголубела, вздохнула.Вся удивленье, спросонокробко весна проглянулаиз тополей. Под обрывом, меж берегов, на привольедремлет Дуэро. Есть что-то детское в радости поля.Среди травы голубеет, в утреннем мареве нежась,новорожденный цветок. О первое данная свежестьтайной поры обновленья!Тополи белых дорог, тополи белых селений,снежной горы полыханиесредь голубого огня.Солнце безбрежного
ясного дня…Как хороша ты, Испания!
* * *
«На вымершую площадь…»
Перевод Б. Дубина
На вымершую площадьведут проулки по глухим кварталам.Наискосок — церковкачернеет облупившимся порталом;с другого края — пальмыи кипарисы над стеной белёной;и, замыкая площадь, —твой дом, а за решеткою оконной —твое лицо, так счастливо и мирносквозящее, за сумерками тая…Не постучу. Я тороплюсь сегодня,но не к тебе. Приходит молодаявесна, белея платьемнад площадью, что гаснет, цепенея, —идет зажечь пурпуровыерозы в твоем саду… Я тороплюсь за нею…
* * *
«Иду, размышляя, по росным…»
Перевод О. Чухонцева
Иду, размышляя, по роснымлугам, по тропе луговой.Дубы пропыленные, соснызеленые над годовой.Куда убегает тропинка?Не знаю. Она далека.Ложится вечерняя дымка,и падает песня в луга.Ах, в сердце заноза застряла.Однажды я вырвал ееи чувствую — сердца не стало.Кто скажет, где сердце мое?И дума моя безответна,и в тишь отдаются шаги,и слышно в тиши, как от ветразвенят тополя у реки.И песня моя безутешна,а вечер темней и темней,и за темнотою кромешнойне видно тропинки моей.Заноза моя золотая,как счастлив я был бы опять,горючие слезы глотая,забытую боль ощущать!
* * *
«Словно твое одеянье…»
Перевод В. Андреева
Словно твое одеянье,облака легкий полет.Я больше тебя не увижу,но сердце все-таки ждет.Твоим дыханием тихимдышит ночной небосвод,в каждом горном ущельеотзвук шагов живет.Я больше тебя не увижу,но сердце все-таки ждет.С башен и колоколенмедленный звон плывет.Я больше тебя не увижу,но сердце все-таки ждет.По крышке черного гробабьет молоток и бьет,неотвратим и жаденмогилы уродливый рот.Я больше тебя не увижу,но сердце все-таки ждет.
Притихший, я разматывал усталоклубок раздумий, тягот и унынья,когда в окно, распахнутое настежь,из летней ночи, жаркой, как пустыня,донесся стон дремотного напева —и, ворожа плакучей кантилене,разбили струны в сумрачные трелимелодию родных моих селений.…Была Любовь, багряная, как пламя…И нервная рука в ответ руладамвзлетела дрожью вздоха золотого,который обернулся звездопадом.…И Смерть была, с косою за плечами…— Я в детстве представлял ее такою —скелет, который рыскал по дорогам…И, гулко вторя смертному покою,рука на растревоженные струныупала, словно крышка гробовая.И сирый плач дохнул подобно ветру,сметая прах и пепел раздувая.
* * *
«Вечер. На балконах дотлевает пламя…»
Перевод Б. Дубина
Вечер. На балконах дотлевает пламягаснущего солнца, скрытого домами.Чье лицо мелькнуло за стеклом оконнымрозовым овалом, смутным и знакомым?Проступает облик из неверной дымкито бледней, то ярче, как на старом снимке.Одиноким эхом будишь запустенье;все туманней блики, все чернее теня.О, как тяжко сердцу!.. Это ты?.. Затишье…никого… дорога… и звезда над крышей.
* * *
«Беглянка всегда, и всегда…»
Перевод О. Савича
Беглянка всегда, и всегдасо мною рядом, вся в черном,едва скрывая презреньена бледном лице непокорном.Не знаю, куда ты уходишь,где ночью краса твоя с дрожьюпостель себе брачную ищет,какие сны растревожаттебя и кто же разделитнегостеприимное ложе.· · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·Краса нелюдимая, стойна этом ночном берегу!Хочу целовать я горькийцветок твоих горьких губ.