Испанские репортажи 1931-1939
Шрифт:
Этот завод изготовляет гранаты для миномета и пулеметные диски. Портнихи и белошвейки четыре дня смотрят, на пятый они начинают работать. Еще недавно в месяц изготовляли 600 лож для винтовок, теперь – 24 тысячи. Вместо 28 тысяч магазинных коробок – 600 тысяч. Рабочие переделали все машины. Они оборудовали цех для антикоррозийного покрытия. А на старом буксире они нашли паровой двигатель в 80 лошадиных сил. Так был разрешен вопрос об энергии.
Сиксто Рекасенс – старый механик. Он сидит над чертежами: он переделывает машину. У него болен сын. В Испании теперь нет многих лекарств, и у Сиксто Рекасенса грустные глаза. Потом он оживляется: он придумал, как использовать один бездействующий станок. Теперь у него глаза поэта. Амелия Барбара – смешливая девушка. Ей девятнадцать лет. Она была модисткой. Все ее братья на
Я рассказал о двух маленьких заводах. Они ничем не отличаются от других, это рядовые военной промышленности. Может быть, какой-нибудь инженер из Эссена усмехнется, ознакомившись с достижениями каталонских рабочих. Но вряд ли станут усмехаться его соотечественники в Лериде или Балагере: они успели ознакомиться с гранатами и снарядами, изготовленными на заводах Каталонии. Притом я склонен предпочесть человека, который изобрел колесо, коммивояжеру Форда.
В стране, как я сказал, мало сырья. Рабочие это знают и с хозяйской бережливостью относятся к материалу: ничего не пропадает. Часто приходится изготовлять вещь без чертежей: на завод присылают поломанную модель. Освоение нового вида не берет и трех месяцев. Вместо токарных станков зачастую работают на фрезерках. Вместо резьбофрезерных станков – на сверлильных. Процент брака не выше, чем в странах с передовой индустрией. Испанский рабочий – искусник, и только невежды могут говорить об испанской лени. Инженеры обладают политехническими познаниями, и часто один техник обслуживает различные цехи.
Женщины в старой Испании были обречены на затворнический образ жизни, но они быстро приспособились [348] к машинному труду. На одном снарядном заводе 80 процентов женщин. В цехах работают сплошь женщины. Несмотря на отмеченные мною трудности, некоторые предприятия достигли исключительно высокого уровня. На одном заводе осуществлено литье снарядов механизированным процессом. Знающие производство поймут, что это означает.
Сила испанского сопротивления не только в окопах – она на этих заводах, где романтическая кустарщина превращается в индустриальную мощь. Народ, которому грозят петлей блокады, не сдается.
Он разводит картошку на балконах шестиэтажных домов и в мастерских, где недавно изготовляли детские игрушки, он изготовляет снаряды. Так в слащавые и циничные беседы европейских дипломатов вмешивается голос Испании, которая хочет жить.
Барселона, 25 декабря 1938
Три конкистадора
Вчера я провел день с итальянцами. Для этого мне не пришлось даже съездить в Рим. С двумя итальянскими фашистами я беседовал на испанской земле. Мистер Чемберлен заявил в парламенте, что Муссолини вывел из Италии всех «волонтеров», которые находились в законной отлучке свыше 18 месяцев. Однако итальянец, с которым я беседовал, а именно капрал Кармело Индичелли, прибыл в Испанию в феврале 1937 года. Таким образом, Индичелли воюет в Испании 22 месяца, и если со вчерашнего дня он перестал убивать испанцев, то в этом повинны не столько английские дипломаты, сколько бойцы республиканской армии, которые взяли в плен капрала. Индичелли преспокойно рассказал мне, что в его роте все – «ветераны» – участники героического бегства под Гвадалахарой. Значит, капрал не исключение.
Английское правительство столь же категорично заявило, что после 1 октября в Испанию прибыло весьма малое количество итальянцев. Капрал Индичелли, видимо, не посвящен в дипломатические тонкости. С живостью, присущей его южному темпераменту, он указывает, [349] что Италия шлет в Испанию подкрепления: «В нашем батальоне много солдат, которые приехали из Италии в начале декабря, за несколько дней до наступления». Обидно, если мистер Чемберлен перед тем, как беседовать с Муссолини, не поговорит по душам с Кармело Индичелли. Последний мог бы рассказать английскому премьеру о том, как 15 тысяч новых «волонтеров» заменили 10 тысяч эвакуированных. В наступлении на Сегре принимают участие итальянские дивизии «Литторио» и «Черные стрелы». В резерве находятся 4 итальянские дивизии: «Синие стрелы», «Зеленые стрелы», «Черное пламя» и «23 марцо» (две последние, якобы расформированные, на самом деле пополнены).
Капрал Кармело Индичелли, конечно, заявляет, что он – пламенный фашист. Но его политические познания
Капрал Кармело Индичелли, как я сказал, был под Гвадалахарой. Не останавливаясь, он бежал от Трихуэки до Бриуэги. Это – лавры истории. Что касается новых побед, то капрал простодушно поясняет: «Нам приказали вступить в Барселону». Слов нет, капрал вчера вступил в Барселону, правда, несколько иначе, нежели он предполагал.
Лейтенант артиллерии Ладислао Эдельштейн, тщедушный и уродливый человечек, он родом из Южного Тироля и хорошо говорит по-немецки. Однако будучи патриотом, он переменил фамилию Эдельштейн на Эдели. Это, конечно, самое невинное из его занятий. Он – военный инженер, полиглот и тонкий политик. Он охотно поясняет высокие мысли дуче: «Мы приехали в Испанию, чтобы освободить эту страну от иностранных влияний, именно от английского, французского и русского. Англия в своей ненависти к Италии готова была опереться на Россию, но этому мы помешаем. Англия и Франция должны быть удалены с Иберийского полуострова». [350]
Должен признаться, что накануне римского свидания{133} мысли лейтенанта Эдельштейна – Эдели о коварстве англичан звучат особенно трогательно.
Лейтенант думает, что Италии не придется воевать против Франции: «Мы добьемся своего и без войны». Конечно, не сразу. Сначала мы получим автономию итальянцев в Тунисе, на Корсике и в Ницце. А потом все пойдет само собой…»
Лейтенант спешит добавить, что Корсика всегда принадлежала Италии и что в Ницце нет французов.
Лейтенант по природе неглуп. На нем нашли письмо итальянского полковника, который горячо рекомендует лейтенанта Эдельштейна – Эдели как образцового командира. Если рассуждения лейтенанта кажутся пародийными, то виноват в этом не он. Я приведу несколько афоризмов лейтенанта: «Папа непогрешим только в канонических вопросах, а Муссолини непогрешим везде и во всем. Я люблю стихи Д'Аннунцио, а вот поэт Леопарди – почти фашист. Большевики – фаталисты вроде Льва Толстого. Испанская история показывает, что испанцы могут только воевать, в то время как Италия с древнейших времен создавала и создает мирную цивилизацию. В Испании было два выдающихся человека – Сервантес и Примо де Ривера».
Памятуя об «оси», я посвятил часок еще одному пленному: унтер-офицеру рейхсвера Гергарду Импингу. Этот родился не в Тироле, а в Вестфалии, и ему не пришлось менять фамилию. С унтером приключился неприятный казус. По дороге возле Тремпа на мотоцикле ехал немец в испанской форме. Его остановил патруль. Унтер показал удостоверение. Испанцы в ответ отобрали у немца револьвер. Унтер закричал, но республиканские солдаты не понимали немецкого языка, а немец, который вот уже два года как сражается в Испании, не знал ни слова по-испански. В итоге злополучный унтер проснулся пленным.
Унтер охотно рассказывает о жизни немцев в Испании. Он нес главным образом тыловую службу. В Бургосе духовная семинария отведена под казармы для немцев. Что касается немецких офицеров, они забрали лучшую в Городе гостиницу «Мария Исабель». Живут немцы в Испании неплохо. Унтер получал в месяц полторы тысячи [351] песет, из них часть в валюте – 300 марок. Унтер с презрением говорит об итальянцах, которые женятся на испанках: «Ни один немец не женился и не женится на испанке».
Рассуждения немецкого унтера находятся на уровне «оси». Он недоволен тем, что в фашистской Испании чересчур много ревностных католиков. Он считает, что, обладая Гитлером и расистской теорией, можно обойтись без других предрассудков. Я спрашиваю: «Почему немцы воюют в Испании?» Унтер отвечает: «Мы воюем против врагов Германии». Потом он поясняет, что у Германии, как у Карла в опере «Гугеноты», тьма-тьмущая врагов: Франция, Бельгия, Россия, США, Англия и т.д. Однако вспомнив о подписании франко-германской декларации, унтер, как истинный дипломат, спешит исправить оплошность: «Франция теперь не вполне враг, так как мы отказались от французских территорий. Зато Бельгия – вот это враг!» Каждому – свое.