Испанский сон

Аксельруд Феликс Павлович

— Там было… попробуй угадать, что.

— Деньги?

— Нет. Не деньги, не любовные письма…

— Вероника, — напомнила Марина, — у нас же не треп… не нужно этой драматургии. Это был тайник Валентина? Я хочу сказать… не кого-нибудь из детей?

— Валентина, — сказала Вероника медленно. — Там были принадлежащие ему вещи… ну, трусы. Это были именно его трусы, понимаешь? Три пары.

— Хм, — сказала Марина, стараясь уразуметь смысл сказанного. — Три пары трусов в тайнике. Это все?

— Нет, — сказала Вероника, — то есть кроме трусов, там ничего

не было, но это не все про трусы. Дело в том, что они были не совсем обычные. У всех этих трусов… этих пар трусов…

— Ну?

— Я боюсь, — сказала Вероника и понизила голос почти до шепота. — У них были вырезаны те места, куда упираются его чресла.

— Не поняла.

— Чего здесь не понять? — разозлилась Вероника, после туалета опять вполне смелая. Она машинально поискала глазами пепельницу и, не найдя, стряхнула пепел на пол. — Ты представляешь себе трусы?

— Мужские?

— Да какая разница! — Вероника отшвырнула сигарету куда попало, раскрыла сумочку, нервно покопалась в ней, вынула карандаш для бровей и нарисовала им силуэт на бумажной салфетке. — Вот трусы. А вот так вырезано. Ножницами, должно быть.

— Хм. Извини, я плохо соображаю в рукоделии…

— Только без намеков! — обиделась Вероника. — Во время сеансов я не камеристка, а пациент.

— Какие еще намеки? Мне просто кажется, что трусы от такой операции должны развалиться.

— О Господи, — досадливо вздохнула Вероника. — Тебе показать?

— А они у тебя с собой?

— Что ты! Я же восстановила тайник, притворилась, будто ничего не обнаружила. Но я сделала модель. — С этими словами Вероника бросила карандаш во все еще раскрытую сумочку и достала оттуда бумажный пакет, покрытый черно-бело-зелеными треугольничками универмага «Английский Крой». Она положила пакет себе на колени, извлекла из него изуродованный аксессуар и развернула его перед Мариной, держа снизу и сбоку от столика и при этом беспокойно оглядываясь, как арбатская спекулянтка в прежние времена. — Вот, смотри. Специально купила такие же, чтобы было один к одному.

Марина посмотрела.

— Как видишь, они действительно распадаются, но лишь частично, — прокомментировала Вероника, с облегчением укладывая пакет назад и разрывая на части салфетку с изображением.

— Ты специально покупала и портила трусы, чтобы показать мне, как это выглядит? — изумилась Марина.

— Отнюдь, — сказала Вероника, — я делала это скорее для себя. Нет-нет, да и посмотрю на них, подумаю… Я все пытаюсь понять, зачем это. И не могу понять. Марина, мне страшно. Ты не смотрела фильм «Федора»? Старый триллер, с молодым Брандо… (Марина покачала головой отрицательно.) Одна сумасшедшая кинозвезда решила сохранить вечную молодость, заставила несчастную девушку выдавать себя за нее… В общем, герой делает обыск… открывает комод… а там…

Вероника передернула плечами.

— Там были сложены белые перчатки. Огромное количество белых перчаток. Зачем? На какой-нибудь перчаточной фабрике это было бы в порядке вещей… но дома, в комоде… и в сочетании с прочими жуткими деталями…

— Ну, и зачем они

были? — полюбопытствовала Марина.

— Чтобы скрывать истинный возраст рук. Но сюжет фильма здесь не при чем… я просто хотела описать тебе характер своего страха. Мне непонятно, и я боюсь.

— М-да, — сказала Марина. — В этом смысле, пожалуй, твои две проблемы и впрямь связаны. Я установила, что фактическим зерном первой проблемы является именно страх.

И она коротко пересказала Веронике мысли, возникшие у нее в конце первого сеанса.

— Вот оно что! — сказала на это Вероника. — Теперь я многое вижу в другом свете. Но, к сожалению, моя вторая проблема не исчерпывается одним лишь страхом. Дело в том, что меня теперь тянет к нему.

— К чему — к страху? к тайнику?

— К Валику; притом здесь целый клубок ощущений. Хотела бы я, чтобы это было лишь любопытством! типа, объясни, зачем испортил три пары трусов. Нет, Марина; это гораздо глубже. Здесь и гибельная, влекущая тайна, и вина перед ней— я уже думаю о нем больше, чем о ней, веришь? да и перед ним что-то вроде вины — ведь я долгое время считала его серой, ничем не примечательной личностью. А видишь, как оно все повернулось, — грустно сказала Вероника и закурила еще одну, третью по счету.

— Бармен! — позвала Марина и открыла маленький словарик. — Уна сенисера, пор фавор.

Бармен вскинулся, засуетился за стойкой, присмотрелся к столу двух француженок и, вероятно, понял, чего они хотят. Через недолгое время он и впрямь принес пепельницу — и по пластинке жвачки каждой француженке в качестве regalo de casa.

За соседний столик сели двое русских — спортсменов, должно быть, судя по тому, какие они были могучие и как немедленно и вольготно принялись ругаться матом, предполагая, что никто вокруг не поймет. Две дамы понизили голос, чтобы спортсмены не догадались, что они тоже русские — и чтобы не стали поэтому приставать.

— Да-а, — протянула Марина, качая головой. — Озадачила ты меня, Вероника! Боюсь, однако, что это проблема вовсе не психоаналитическая, а в первую очередь детективная.

— Ты хочешь сказать, что пока не будет установлено истинное назначение этих трусов…

— Да, ты правильно поняла; может быть, все это настолько просто, что проблема отпадет сама собой. Может быть, он нуждался вовсе не в таких трусах, а в тех лоскутках, которые вырезал — тебе такое не приходит в голову?

— Но зачем тогда лоскутки?

— Да какая разница? — пожала плечами Марина. — Мужчины в основном идиоты; он мог использовать их, к примеру, для протирки очков или чего-нибудь вроде рыбной ловли. Не думаю, что это страшно или загадочно.

— Если ему нужны были лоскутки, — задумчиво сказала Вероника, — зачем он тогда трусы спрятал, а не выбросил?

— Может, просто забыл, — предположила Марина, — а может, жалко стало выбрасывать… Вижу, — добавила она недовольно, — зря я подала тебе мысль о лоскутках. Теперь будешь думать еще и об этом. Надеюсь, не купишь еще одни трусики, чтоб посмотреть, на что похож лоскуток?