Испанский сон
Шрифт:
— Ты так говоришь, — сказала Марина, все еще поеживаясь, — будто у тебя есть какой-то конкретный план.
— Нет, — покачал головой Леша. — Пока нет.
— Пока нет, — повторила Марина, прислушиваясь к себе. — Странно. Мы с тобой знакомы не больше часа…
— …а я тебя будто знаю всю жизнь, — ехидно подсказал Леша. — Может, ты в меня втюрилась, Мария? В ресторан повела… Сейчас много таких… по малолеткам!
— Фу на тебя, — сказала Марина и почувствовала ранее с ней не случавшееся. Будто у Царевны была голова, и сейчас эта голова закружилась. — Скажи лучше, — спросила Марина, с трудом обретая опору Царевне, —
— А я со всеми на «ты», — сказал Леша.
— Как? а с педагогами в школе?
Леша скривился.
— Они на меня махнули рукой. Психом считают.
— А… школа-то обычная? не для психов?
— Еще чего, — ухмыльнулся Леша. — Я не так уж плохо учусь… как говорят, добросовестный середнячок. Мог бы и лучше, да времени нехватает… ну, и выделяться тоже не хочу. Понимаешь?
— Понимаю, — задумчиво сказала Марина, — и очень даже хорошо.
— Да? А хочешь мне помогать?
— Не знаю, — сказала Марина, ощущая огромное желание немедленно сказать «да», начиная бояться этого желания и сопротивляясь ему изо всех сил. — Смотря чем…
— Тот дядька мировой мужик, но машина у него ни к черту, — сказал Леша, совершенно точно не замечая ее внутренней борьбы. — С ним меня выловят. Вот бы ты вместо него, а? Я бы тебе тоже багажник переделал…
Марина молчала, все еще боясь, что первым словом, которое она произнесет, будет «да».
— Страху нет, — продолжал мальчик, — с таким багажником хоть куда. Сколько раз уже обыскивали… без собаки, конечно… Никому не приходит в голову.
— Я… подумаю, — с трудом сказала Марина.
— Тогда не надо, — сказал Леша. — Забудь.
— Но у меня же еще Карлос… и вообще — разве ты не понял, что это служебная машина? Такие решения не принимаются с кондачка.
Леша улыбнулся.
— Не надо, — сказал он. — Без обид.
Наступило молчание. Марина нырнула в него, как в прохладный бассейн после невыносимо жаркой бани. Она наблюдала, как Леша ест мороженое, и пыталась упорядочить все происшедшее, начиная с того момента, когда будто кто-то толкнул ее к старенькому «москвичу».
— Ты очень необычный мальчик, — сказала она наконец. — Другие в твоем возрасте валяют дурака… пичкают себя всякой ерундой, или в лучшем случае машины моют на стоянках… Откуда ты деньги на все берешь?
— Не люблю деньги, — поморщился Леша. — Все беды от них.
— Ты говоришь как философ, — заметила Марина. — Как философ или какой-нибудь романтический герой из далекого прошлого.
— Знаешь, — сказал Леша и даже ложечку отложил, и Марина поняла, что сейчас услышит нечто важное, — иногда мне кажется, будто это все другая жизнь… не та, что на самом деле. Как сон. Как будто что-то когда-то изменилось и дальше пошло не так — и вот стало то, что есть. А на самом деле должно быть совсем другое… понимаешь?
— А что именно?
— Что изменилось? Не знаю.
— Нет, что должно быть?
— Тоже не знаю, — вздохнул Леша.
— А хотел бы знать? — спросила Марина, предвосхищая ответ.
— Еще бы, — хмыкнул Леша. — Может, тызнаешь?
— Может, и знаю, — загадочно улыбнулась Марина. — Не все тебе меня удивлять…
Леша уставился на нее с недоверчивым видом.
— Загадками говоришь, тетенька.
—
— Сегодня?
— Ну да. Сразу, как только.
— У меня много дел.
— А давай съездим еще в одно место.
Недоверие в глазах Леши усилилось.
— Ты же сам выбрал меня, — хмыкнула Марина. — Если я надумала тебя сдать, зачем бы я предупреждала? Я бы тебя даже из машины не выпустила… отвезла бы куда положено вместе с твоим тротилом.
— Не знаю, — сказал Леша.
Теперь твоя очередь сопротивляться, азартно подумала Марина. Но куда тебе… Сейчас я тебя добью.
— Между прочим, — обронила она, — я отвела бы тебя в настоящие секретные московские катакомбы. Ты, кажется, нуждался в помощи? Так вот, я помогла бы тебе… просто ты еще не знаешь, как.
Ему очень хочется спросить — как, подумала она. Но он не спросит.
— Хорошо, — кивнул Леша. — Тогда давай быстрей.
— Боишься, чтобы я не передумала?
— Просто хочу быстрей.
И правильно хочешь, думала Марина по дороге в Лефортово, в течение которой они не обменялись ни словом. И в самом Лефортове, где она вначале даже не вышла из машины, будучи уже уверенной, что он не сбежит. Но когда он появился опять из какой-то кирпичной щели, испачканный, запыленный, подошел к передней дверце «сеата» и сделал движение, чтобы ее открыть, неведомая сила вытолкнула ее прочь из салона, наполнив стыдом за то, что она позволила ему таскать, пылиться и пачкаться. Она посмотрела на него. Он стоял против солнца, и светлый ореол вокруг его фигуры вначале показался Марине оптической иллюзией; присмотревшись внимательней, она поняла, что оптика здесь не при чем. Тогда, едва удерживая себя от внезапных слез и от желания склониться в низком поклоне, она лишь открыла перед мальчиком дверцу, подождала, когда он сядет, захлопнула за ним дверцу и затем уж села на свое место сама, и снова все стало милым, понятным и радостным.
Она специально не повела его через Романов переулок, где ходы больше напоминали какой-нибудь американский институт. Желая удивить его воображение, а может, просто продлить свое пребывание с ним, она повела его со станции метро «Боровицкая» — теми самыми ходами, какими когда-то вели ее саму; они шли вначале вдвоем, и она искоса любовалась его изумленной физиономией, и как его изумление росло пропорционально пройденному пути и численности охраны. Она уже давно получила высокий ранг вместе с правом ходить многими ходами, как и являться в штаб без звонка и без приглашения; вот только на мальчика ее права не распространялись, поэтому пришлось ему, обалдевшему от виденного, посидеть в комендатуре штаба, пока князь Георгий не освободился для нее.
— В чем дело опять? — буркнул он вместо приветствия. — Ты знаешь, как я отношусь к таким визитам.
— Да? — лукаво спросила Марина. — А если произошло нечто экстраординарное?
— Судя по твоему благополучному виду, — проворчал князь, — ничего такого не могло произойти; должно быть, для тебя это слишком мудреное слово.
— Ваше сиятельство, — сказала Марина, — вы вправе меня отругать; только как бы вам не было совестно ровно через пять минут… впрочем, — заметила она как бы про себя, — поскольку мне полагается премия, то чем больше вы будете меня ругать, тем премия будет ценнее.