Испекли мы каравай (сборник)

Нестерова Наталья Владимировна

— Папочка! Какой ты умный! Ты у меня самый прекрасный! И я ужасно хочу по-маленькому, прямо сейчас уписаюсь.

* * *

Борис открыл дверь своим ключом. Тоська не раздеваясь помчалась в туалет. В шкафу рядом с дубленкой жены — значит, она дома — висело чужое пальто. У Бориса шевельнулось нехорошее предчувствие. Он не стал переобуваться, пошел в ботинках.

Борис застыл на пороге спальни. На его голой жене, захватившись руками за спинку кровати, вверх-вниз елозила какая-то длинноволосая девка. Нет,

не девка. Парень. Сальные патлы дергаются на костлявой спине.

Лицо Галины. Он хорошо знал это выражение на ее лице. Голова запрокинута, шея напряженно вытянута, морщинка между бровей — словно вся она куда-то стремится, тянется к чему-то. К наслаждению.

Тело жены, ее душа — нет, он не считал себя их собственником. Но это выражение! Им нельзя было делиться, покупать, дарить, обменивать — оно принадлежало только ему.

Как будто у нее могло быть иное выражение лица, когда она занимается сексом с другим! Глупость! Все глупость и пошлость. Мерзость и отвращение.

Галина вытянулась еще больше, тихо застонала. На вздохе она приоткрыла глаза. Увидела мужа в дверях. На выдохе тихо, с ужасом заблеяла: «не-ээ-э-э…»

Ее стон любовник расценил как поощрение, задрыгался быстрее. Принялся скандировать, как пильщик дров: «Ух, ух, ух!»

Борис шагнул в комнату. Схватил парня за волосы и стащил с кровати.

Он волок патлатого по квартире к выходу. Тот был похож на бритого орангутанга: семенил на двух согнутых ногах при поддержке одной руки. Другой рукой он пытался освободить свои волосы. Скулил и ойкал.

Борис услышал звук сливаемой воды в туалете. Он быстро защелкнул замок снаружи. Только дочери сейчас не хватало. Он открыл входную дверь, швырнул волосатого на лестничную клетку. Ускорил его полет, с размаху ударив ногой по голой заднице. Борис испытал злорадное удовольствие, услышав крик боли.

Тоська тарабанила в дверь туалета. Борис пошел ее вызволять.

— Ты что?.. — завопила дочь и прервала себя, увидев его лицо. — Папа?

— Марш немедленно в свою комнату!

— Ага, — испуганно кивнула Тоська. — Я только куртку сниму, ладно?

Он вернулся в спальню. Зачем? Менее всего ему сейчас хотелось объясняться, выслушивать оправдания. Вообще видеть ставшее вдруг до отвращения чужим и некрасивым лицо жены.

Галина натянула халатик, торопливо застегивала пуговицы. Исподлобья смотрела на Бориса. Смесь страха, вызова, отчаяния и готовности к скандалу. Однажды на лесной дороге он нечаянно наехал колесом автомобиля на черепаху, раздался громкий хруст треснувшего панциря. Такой же, только тише, бывает, если раздавить ботинком жука. Из всех возможных звуков мира Борис желал бы сейчас услышать звук физического уничтожения Галины. Раздавить ее как черепаху, как тарантула! И услышать хруст ее костей, увидеть месиво ее плоти.

— Что ты молчишь? — Голос жены вибрировал от страха.

Он не успел ответить. Пришла дочь:

— Мама, папа! Почему вы такие? Что случилось?

— Немедленно

иди к себе в комнату! — визгливо крикнула Галина.

— Я уйду, — буркнула дочь. — Но там какой-то сумасшедший скребется в нашу дверь. Кажется, он голый. Я в глазок смотрела.

Борис схватил дочь за руку, рывком потянул из спальни. Тоська охнула от неожиданности.

Они сидели на диванчике в комнате дочери. Слышали, как открылась входная дверь, хлопнули дверцы шкафа в прихожей. Возня, шушуканье, снова хлопнула дверь.

— Так! О чем мы с тобой говорили? — Борис старался, чтобы его голос звучал ровно. — О твоей подружке Наташе. Что у нее? Альбом со стихами. Кто авторы?

— Папа! — Тоська показала на его ботинки, вокруг которых растекалась лужа растаявшего снега. — Посмотри, сколько ты грязи нанес в дом.

«Это не я грязь нанес! — хотелось закричать ему. — Это твоя мать все здесь грязью залила!»

Борис глубоко вздохнул. Задержал дыхание. Принялся мысленно считать: один, два, три…

На цифре девять заявилась Галина.

— Выйди из комнаты! — приказала она дочери. — Нам нужно поговорить.

«Нам не нужно говорить, — мысленно возразил Борис. — Уйди от греха!»

— Что вы меня гоняете! — возмутилась Тоська.

— Быстро! — Галина указала ей на дверь.

Дочь подчинилась. Отработав на ней команды, она переключилась на мужа.

— Я, конечно, виновата, — сказала Галина тоном, который подразумевал полнейшую невиновность. — Готова просить у тебя прощения. Да, прошу прощения! Но ты задумался, почему это могло произойти? Ты видишь, как я страдаю? Я не чувствую себя женщиной рядом с тобой! Ты меня потребляешь! Ты меня не видишь! Я для тебя — домоводческий комбайн. Ты меня не ценишь, не уважаешь…

В голове крутилось: можно еще по стенке размазать. Как клопа. Темно-красный чирк — и нет кровососа. У Бориса задрожали руки от желания расправиться с ней.

Что она несет? Дура! Не понимает, с чем играет. Он тихий, он мухи не обидит. Дура!

В армии Борис одним ударом сломал сержанту нос. Неделя гауптвахты. Не пошел под трибунал, потому что Серега и Олег «убедили» сержанта, что тот поранился, неудачно упав на спинку кровати.

— Дура! — прорычал Борис. — Заткнись! Сучка! Я же тебя… — Он грязно выругался.

Галина испугалась. Но лишь на минуту. Что он ей сделает? Безвольный интеллигент. На даче у мамы как-то нужно было курице голову отрубить. Борька отказался, она рубила. Для него же главное — комфорт, тишина, спокойствие и книжечки. Он ее, жену, ни в грош не ставит, не ценит, не любит.

— Ты меня не любишь! — воскликнула Галина. — В этом причина всего!

Самое время о любви говорить. Сокрушительная глупость Галины даже охладила его пыл. Редкая дура у него жена! И никогда не может быть неправой, виноватой. Никогда! Пыхтит, тужится и доказывает свою непорочность. Даже в такой пошло-анекдотической ситуации. Приходит муж домой, а жена…