Испекли мы каравай (сборник)
Шрифт:
— Вчера захватил у меня край юбки, — рассказывала Таня, — и мы тут с ним полчаса танцевали друг вокруг друга. Ну-ка, открывай рот! — Она заставила теленка разжать губы и вытащила мокрую варежку.
Шалости теленка привели Тоську в больший восторг, чем огромный дом тети Тани. Хотя дом ей тоже понравился: есть где побегать, и чтобы кого-то дозваться, нужно орать во весь голос, и тебя за крики не бранят.
Василий в трезвые периоды становился полным букой, слова лишнего из него не вытянуть. Борису пришлось за ужином одному развлекать дам. Он надеялся, что никто не заметил,
Татьяна предложила всем остаться ночевать. На улице уже темно — Василию и Любаше легко заблудиться в лесу, да и Борису с Тосей проще будет утром отправиться в Москву. Таниному приглашению деликатно воспротивились, а потом с удовольствием его приняли. Тоська попросилась спать «в комнате с солнышком». Тогда Борис в соседней, Маришкиной? Но она не очень подходит мужчине — розово-белая, с рюшечками на шторах и оборочками на покрывале. Впрочем, всего на одну ночь. Любаше с мужем Татьяна постелила в большой гостевой спальне.
Мужчины отказались играть после ужина в лото, смотреть телевизор и грызть сухофрукты с орехами. Они пошли спать. Борис не заметил рюшечек-оборочек, подумал о том, что надо было попросить у Татьяны какое-нибудь лекарство. Но спускаться вниз не стал — боялся, что обратно сможет добраться только на четвереньках.
Утром Татьяна готовила завтрак, когда прибежала испуганная Тося.
— Там папа! С ним что-то плохое! Он как будто бессознательный! Не просыпается.
Таня поднялась с девочкой на второй этаж. Борис в самом деле выглядел плохо — красный, распухший, с отсутствующим взглядом. Тося трясла отца за плечо, но он не просыпался. Дышал часто, спекшиеся губы, рот был открыт. Татьяна не ударилась в панику только потому, что рядом паниковал ребенок. Она потрогала его лоб. Горячо.
— Тося, принеси градусник. Он… Нет, ты заблудишься, не найдешь. Я сама. Буди тетю Любу и дядю Васю.
Она никогда не видела, чтобы столбик ртути поднимался с такой скоростью. Казалось, он сейчас выстрелит из кончика термометра. Нет, остановился. Сорок и три! Караул!
— Ему нужен врач! — суетилась Любаша. — Здесь есть врач?
Откуда здесь врач? В Ступино они уже ездили. С Борисом. Который сейчас умирает. Стоп! Есть фельдшерица в Лизунове. Имя чудное. Агриппина Митрофановна.
— Василий, вы умеете водить машину? — спросила Таня.
Он отрицательно покачал головой. Значит, придется на «Жигулях» Бориса ехать ей.
Борис умер и сразу попал в ад. Минуя обещанное тестирование в чистилище. Нагрешил он, выходит, отчаянно. Его жарили снаружи и внутри. Кровь кипела красными пузырями, лопались сосуды, плавились мозги, серое и белое вещества смешивались, становились розовыми, красными, пурпурными, цвета огня, плазмы. Вместо тела была плазма. Вместо сознания тоже плазма. В огненную массу игральными картами сыпались картинки его жизни. Иногда их падение замедлялось, и он мог рассмотреть рисунок: вот он маленький с удочкой на речке, отец прикуривает беломорину, Тоська пляшет на детском утреннике, корешки
Татьяна посещала водительские курсы. У нее даже были права. Павлик купил. Но после трех поездок с инструктором по Москве она поняла — вождение не для нее. Мокрая спина, дрожащие руки, страшное ожидание — ее задавят или она задавит? Это не для нее.
И вот теперь она пытается стронуть с места машину Бориса. Три педали — тормоз, газ, сцепление. Какая из них что? Спокойно, теоретическую часть она сдала на «отлично». Вспоминай. Переключение скоростей. А можно их не переключать и ехать на одной? Двинулась. Отлично. Гудит противно, но ведь едет! Дальше поворот и спуск к реке. Ой, мамочка, чего же она так мчится! Все. Заглохла. Небольшой подъем на мост. Одна попытка, вторая, третья…
И все-таки она приехала в Лизуново! Даже развернулась на маленькой деревенской площади и не снесла постамент с фигурой воина-освободителя.
Бросила машину на площади. Побежала к дому фельдшерицы. Третий? Второй от магазина? Что бабка Стеша говорила?
За калиткой на нее бросились четыре собачонки. Истошно тявкают, окружили. И все хромые! На трех лапах, четвертую на весу держат.
Собак прогнал взлохмаченный старик в ватнике. Татьяна сказала, что ей нужна Агриппина Митрофановна. Она в подвале, кивнул мужик, картошку перебирает. Показал, куда пройти.
Квадратная дыра в полу. Внизу тусклая лампочка, фигура полной женщины, сидящей на табуретке спиной к отверстию.
Татьяна присела на корточки:
— Агриппина Митрофановна! Я из Смятинова приехала. За вами. Срочно! Человеку очень плохо!
Молчание. Полеты клубней картофеля. Влево — шмяк в ведро, вправо — в мешок.
— Агриппина Митрофановна? Вы меня слышите? Пожалуйста, поедемте со мной!
Татьяне послышалось какое-то бурчание. Что она говорит? Не слышно. Таня стала на колени и опустила голову в отверстие.
— Ставки они сократили, а что дачники тут сорок домов настроили, так я должна по ним мотаться. — Фельдшерица зло швыряла картошку. Вправо, влево. — Кому интересно, что они тут не прописанные, все ко мне бегут.
Она отказывается ехать? — испугалась Таня. — Ну и медики пошли!
— Я вас умоляю! — крикнула Таня. — На машине, быстро. Я вам заплачу. Мы перевезем его в Москву, но это не получится быстро. А ему очень плохо! Может быть, вы укол, я не знаю что… Пожалуйста!
Молчание. Полет картошки. Вправо, влево.
Агриппина Митрофановна встала, разогнула натруженную спину, повернулась к лестнице.
Татьяна облегченно вздохнула, поднялась с колен. В проеме двери стоял давешний мужичок и завороженно смотрел в то место, где только что возвышались Танины ягодицы. Мужичок юркнул за дверь.
Агриппина Митрофановна мыла под рукомойником руки, с них черноземом стекала вода. Таню она не замечала.
Вытирает полотенцем руки. Медленно. Все так медленно делает!
— Мы будем вам очень признательны, — сказала Таня.