Исполнитель
Шрифт:
Клеймор остался у Патрика, который стал как бы новым Хранителем артефакта. Парень он оказался скромный, несколько даже застенчивый и молчаливый, но безусловно умный и находчивый, и уж несомненно храбрый. Патрик всюду ходил со своей шпагой, и она не замедлила ему пригодиться, когда однажды, возвращаясь домой в темноте, он встретил трёх грабителей — те еле унесли ноги.
Но если со шпагой парень всё же иногда расставался, хотя бы в постели, то Клеймор находился при нём днём и ночью, притороченный за спиной в мягком кожаном чехле, и спать он ложился только с ним, положив меч-жезл под тюфяк. По этой же причине Патрик старался выходить
Остановившись возле неприметной двери, окрашенной бурой охрой, Первей постучал, негромко и деликатно. Послышались шаги.
— Кто там? — раздался женский голос.
— Это я, миссис Джеймс.
Дверь отворилась, придерживаемая женской рукой.
— Здравствуйте, сэр Перуэй. Давно вы не посещали нас!
— Как ваше здоровье, миссис Джеймс?
— Ох, сэр Перуэй, ну какое может быть здоровье у бедной вдовы, лишённой мужской ласки? — вдова засмеялась, весело и бесстыдно. Хорошая женщина.
— Ничего, миссис Джеймс. Настанет день, и вы обретёте своё. Не может такая женщина, как вы, долго оставаться одинокой, это было бы несправедливо. На месте Господа нашего я уже бросил бы все остальные дела и занялся поисками подходящего для вас мужа, — и они засмеялись вдвоём. Нет, определённо хорошая женщина, ласковая и весёлая.
— Вы, верно, к мистеру Патрику?
— Верно, миссис Джеймс. Неужели его нет дома? Это было бы из ряда вон выходящее событие.
— Ох, не говорите, сэр, вы должны повлиять на него, разве это дело — целыми днями сидеть взаперти, такому молодому человеку…
Войдя в комнату Патрика, рыцарь застал его в «позе лотоса», в одних штанах и без рубахи.
— Здравствуй, Патрик. Как успехи?
— Здравствуйте, сэр Перуэй…
— Просто Первей.
— Хорошо, Перуэй… А успехи не очень. Дальше «протянутой верёвки» у меня пока никак. Всё, что мне пока удалось — два раза уронить квартирную хозяйку.
Рыцарь засмеялся, и Патрик, через секунду осознав двусмысленность собственной шутки, засмеялся вслед за ним.
— Хочу обрадовать тебя. Послезавтра в Эдинбург придёт датский корабль, и на следующий же день мы с тобой отправляемся в свите Его Сиятельства датского посланника по особым делам на его родину, то есть в Данию. Он разрешил мне взять с собой слугу, то есть тебя.
Волны раскачивали судно, тяжело и шумно били в борта, почти заглушая мерные удары барабана в трюме, задающие ритм гребцам. Уже шестой день галера шла на вёслах, так как восточный ветер не стихал ни на минуту, не позволяя поднять парус. Вёсла тяжко вздымались и снова падали, вспенивая воду, но галера двигалась медленно, едва преодолевая сопротивление ветра. Первей от души порадовался, что ему не приходится сейчас сидеть на скамье в трюме.
— … Помилуйте, ваше сиятельство. Они, конечно, каторжники и сволочи, но это не делает их могучими, как тролли. Они просто не могут грести быстрее, поверьте мне. Мы меняем их каждые два часа, но ведь они гребут днём и ночью. Вот если бы у меня было ещё полста гребцов,
— Так посадите на вёсла своих матросов!
— Ваше сиятельство, у меня нет полсотни матросов.
— Чего вы хотите, Ханссен? Чтобы я и мои люди сели на вёсла с вашими каторжниками?
— Ни в коем случае. Я только объясняю, что быстрее идти мы не сможем при всём желании, ваше сиятельство.
Посол оставил капитана и зашагал по палубе.
— Чёрт знает что! — раздражённо бросил он, проходя мимо рыцаря, глядевшего вперёд, чуть перегнувшись за борт. — Представляете, герр Перуэй, мы мелем воду почти шесть суток, а земли ещё ни в одном глазу. Эти мерзавцы не хотят работать!
— Если позволите, ваше сиятельство, — как можно проникновеннее сказал Первей, — я посоветовал бы капитану ещё уредить ритм барабана.
— Почему? — посол остановился рядом, с любопытством глядя на рыцаря.
— Потому что эти мерзавцы гребут уже шестые сутки подряд. Если они начнут валиться, боюсь, как бы нам всем и впрямь не пришлось сесть на вёсла, чтобы не погибнуть в море. А мне бы очень этого не хотелось, так как воспоминания ещё свежи.
Посол захохотал.
— Да, вы и впрямь отменный нахал, герр Перуэй.
Галера зарылась носом в волну, вздрогнув всем корпусом, и поток солёных брызг окатил господина посла с головы до пят.
— А, черти бы всё это взяли! — выругался датчанин, отряхиваясь, как собака после купания. — Всё, я пошёл в каюту! Герр Перуэй, я так понял, вы играете в шахматы?
— Немного.
— Что ж, когда вам надоест пялиться на эти водяные горбы, заходите ко мне.
— Хорошо, ваше сиятельство.
Хлопнула дверь кормовой каюты, снабжённая пружиной. Проводив взглядом господина посланника, Первей снова уставился в круговерть волн, тянущуюся до горизонта. Наверное, вот так и выглядела первозданная хлябь, подумал рыцарь… Странное дело, но водяной хаос не только не усиливал, но даже снижал сосущее чувство под ложечкой, переходящее порой в позывы к рвоте. Как они выдерживают это большую часть своей жизни, мореходы?
Мимо протопал капитан Ханссен, и морда у него была столь угрюмой, что вряд ли кто-то из матросов рискнул бы в такой момент сунуться к нему с вопросом. Рыцарь тоже не собирался, однако Ханссен внезапно заговорил сам.
— Герр Перуэй, это правда, что вам пришлось прокатиться на галере Его Величества?
— Было такое, — без улыбки ответил Первей, помедлив. — Судебная ошибка, обычное дело для славного Датского королевства.
— Бывает, — кивнул капитан, без малейшего сочувствия — просто принял к сведению. — Однако я это к чему… Стало быть, в случае чего я могу рассчитывать на вас если и не на весле, то по крайней мере на откачке? И на вашего человечка, само собой.
Они встретились глазами.
— Я не могу указывать их сиятельству, слишком важная птица. Однако любой матрос, то и дело клянущий: «черти бы это всё взяли», ходил бы у меня с разбитым носом, и при первом удобном случае я бы скинул его на берег без расчёта. Море не любит проклинателей, герр Перуэй.
Капитан помолчал.
— Нюхом чую, буря надвигается неслабая.
— Да, герр капитан, — медленно ответил рыцарь. — В случае чего, вы можете рассчитывать на меня, как вам покажется удобнее. Более того, рискну предположить — и на их сиятельство тоже. Жить хочется всем, мастер Ханссен.