Исполняющий обязанности
Шрифт:
– Из дневников Карагаева. Они были спрятаны на последнем уровне.
– И я могу их почитать?
– Конечно. Теперь они в шкафу в кабинете Федора Фе… в вашем кабинете. Третья полка. Почерк у графа, правда, не из лучших, да и писал он по-французски.
– Ах, по-французски…
Минус третий уровень был темным. Казалось бы, какая разница, ведь и окон, и других источников света не было ни на нулевом, ни на минус первом уровне. Однако здесь свет “Летучих мышей” не доставал до противоположной стены. Я даже фитиль вывернул посильнее – всё равно не доставал.
– Просто
Я подивился, что это за краска, но спрашивать опять не стал. Учительские манеры Войковича продолжали утомлять.
А краска и в самом деле замечательная. Стену я разглядел только с трех шагов.
Те же опорные столбы, наверху – балки-перекрытия. Как в детской страшилке – всё чёрное-чёрное. А на каменном полу – чёрные ящики. Одни похожи на гробы, другие – просто прямоугольные, но все – не слишком большие. Два сильных мужика поднимут, если, конечно, они не набиты золотыми слитками. А если набиты, то не поднимут. Тут приспособление нужно, особые тележки. Хотя и с тележками как такой груз тащить?
– Здесь, то есть дальше, имеется подъёмная машина. Ещё со времен графа Карагаева, – опять угадал мои мысли Войкович.
– Паровая машина?
– Нет, какое. Одна лошадиная сила. Система блоков, позволяющая поднимать – и опускать – двадцать пудов. Медленно, но и время было неспешное.
– А сегодня?
– Сегодня электромотор в два киловатта.
– Что-то я не заметил лифта в доме.
– А он и не в доме. Ход идёт под углом, и выходит в тридцати метрах. Так даже удобней на случай бомбардировки выбираться, если дом обрушится.
– Ну, после бомбардировки ветряк вряд ли уцелеет.
– Так можно самому. Ноги, руки, голова. Потихоньку, полегоньку. В пятидесятые и шестидесятые проводили учения. Теперь-то нет.
– Но вы пробовали?
– Когда-то. На всякий случай. Ничего невозможного.
Мы медленно шли среди ящиков.
– Кстати, а что в этих ящиках хранится?
– Запасы на случай войны. Я уже говорил, сюда планировали эвакуировать партийный архив. Но архивисты должны были не просто сидеть на бумажках, а всемерно поддерживать авторитет советской власти. Словом и делом.
– То есть это были бы военные люди.
– Несомненно. Штатских архивариусов оставят в городе, а сюда – архивариусов боевых. Тут есть небольшая типография, оружие, боеприпасы, амуниция и всякое другое-третье, необходимое, чтобы подавить всякие нездоровые выступления людей, которым вдруг помстится, что если ядерная война, то и власти конец.
– И золото?
– И золото. Да ещё дядя ваш потом добавил, – но как добавил, зачем и сколько, не сказал.
– Но почему потом это не забрали – оружие и прочее…
– По документам – забрали. Но оставили. Бензин продали налево, это ж начало девяностых.
– Но это же оружие…
– Тяжёлый авианесущий крейсер «Киев» был продан неустановленному лицу за полтора миллиона долларов. В начале девяностых. При стоимости в миллиарды. Так что
– Но зачем они дяде?
– Он решил, что избавляться от подобного груза себе дороже. Сразу начнется расследование, глядишь, и покупку имения признают незаконной. Лишние хлопоты. Да и кто знает, что будет завтра. Пусть уж здесь полежит. Темно, прохладно, сухо, никого нет. Лучшего места для хранения и придумать трудно.
Мы тем временем продвигались среди ящиков. Не все они стояли на полу, большей частью на стеллажах, а стеллажи большие, по пять ярусов.
– Тоже дуб?
– Лиственница, – вопреки обыкновению коротко ответил Войкович.
– Нужно вскрыть ящик-другой. Посмотреть.
– Как скажете, – он отошел в сторонку и вскоре вернулся с инструментами: ломиком-гвоздодером и молотком.
– Которые ящики требуется открыть?
– Ну, для начала этот – я показал на третий ярус стеллажа и приготовился стаскивать.
Не пришлось.
Войкович опять удалился и приехал на погрузчике. Велосипедная тяга в одну человеческую силу. Не скоро, но споро. Погрузчик поднял до нужного уровня ухватчики (в погрузчиках я не силен, может, конструкторское название и иное), подцепил ящик и не спеша, аккуратно, положил его на пол.
– Судя по маркировке, здесь двенадцать самозарядных карабинов Симонова, – сказал он.
– Вот и проверим, – ответил я.
Но проверял Войкович. Он ловко, только этим и занимался, вскрыл ящик (хотя следует признать, что ящики и сбиты были так, чтобы их было легко вскрывать и заколачивать), откинул верхнюю часть. В вощаной бумаге, в густой консервирующей смазке лежали они, самозарядные карабины Симонова. Пересчитывать я не стал, и незачем, и от смазки долго отчищаться.
– Я удовлетворен, – сказал я, и тут же Войкович столь же ловко вернул ящик в первобытное состояние.
– А патроны?
– Да, есть и патроны. Показать?
– Нет, но… Сколько же им лет, этим патронам?
– Ящики, в которых упакованы цинки, помечены от шестьдесят первого до восемьдесят шестого года. Те, восемьдесят шестого, чешского производства. Учитывая, что температура стабильно плюс двенадцать…
Я не удивился, что плюс двенадцать, я удивился, что чувствую только легкую прохладу.
– Ветра нет, воздух сухой, плюс адреналин подогревает.
– А золото? Тут где-то золото?
Войкович провел меня в угол, где стояли небольшие ящики.
– Будем вскрывать?
– Хотелось бы знать, что внутри.
– Испанское золото. После поражения республиканцев из Испании в Советский Союз было вывезено золото, а у Испании, поверьте, за века скопилось его немало.
– И все оно здесь?
– Нет, разумеется. Тонн десять, не больше.
И он открыл ящик, подготовленный заранее. Слитки как слитки. Напоминали коробки с костяшками домино. Только не черные, а жёлтые. И надписано соответствующее, мол, столько-то унций испанского золота, смотрите, не перепутайте.