Исповедь игрушечного пилота
Шрифт:
Господи! Прости! Хотела как лучше. Водички свежей принести. Господи! Ты свидетель! Прости меня! Отлучилась ненадолго! Хотела как лучше
Эта старушка появилась тут несколько дней назад. В этом своем красном платочке, она все бегала, щебетала, такая почти счастливая. Оно и понятно: сын-то ее здесь оказался! Пусть весь в серых бинтах, в этом спортзале но живой! И она его перевязывала, гладила по голове, что-то тихонечко приговаривая. Кормила чем-то из своих многочисленных узелочков. Другим тоже, кому воды подаст, кому скажет чего. И все как-то сразу стали ее звать по-свойски бабой Дашей И вот теперь сидит на полу. Десятая часть прежнего человека. А кто вокруг, так те даже словом стараются обойти.
Как это она его?
В
Оставь. Я для таких случаев специально набросал бы. Или топоров по стенам навешал.
Этот Дворшин на прошлой неделе ко мне подходил. Плел про какое-то очищение общества от балласта. Ну, что кто-то должен взять на себя ответственность за избавление безнадежных от страданий. Во имя живых, вроде как. Я-то не понял сразу, а теперь вот
Ко мне тоже подходил. Под ногами вертелся, сука!
Не известно, каких идей нахватался Дворшин и откуда, но выходило так, что действовал он расчетливо. Наготовил смертельного раствора. Заправил шприцы по одному на каждого, плюс запас. Дождался удобного момента Баба Даша вернулась, когда половину шприцов он уже использовал. Старушка схватила первое, что под руку попалось К сыну своему, правда, опоздала.
Во всей этой кутерьме никто не обратил внимания на Влада. А он спустил ноги с кровати. Затем встал. Опираясь на спинки коек доковылял до дверей. Вышел на улицу и сел на землю прямо у входа Потом Митька станет всем рассказывать, как первым заметил эту перемену. Дескать, как проснулся Влад, да как начал глаза свои черные с мертвого Дворшина на бабу Дашу переводить; и потом как сдвинулось что-то в его уме по-хорошему а ума в нем раз в десять больше размера головы скрывается!
Что бы там ни было, но в тот день Влад встречал рассвет за порогом спортзала. Приходили и уходили люди, выносили тела. Провели бабу Дашу, так и не решившись отцепить ее от сына. У Влада чего-то спрашивали, предлагали помочь добраться до постели. Однако он каждый раз поднимал руку и, кусая губы, говорил: «Подожди, подожди». И глядел в сторону.
Тем же днем Влад молча перетащил свою койку в каптерку к Митьке. Тот сначала ничего не понял, побежал Наташе жаловаться, что больные, мол, самоуправством занялись. Наташа пришла, на Влада посмотрела. И сказала Митьке, чтобы принимал себе работника в помощь. Тот сконфузился, начал говорить, что в помощнике теперь, само собой, потребность есть, но ему б кого попроще Сам-то Митька не любил этот эпизод вспоминать. Как только разговоры к этому моменту подбирались, он сразу рассказывал про то, как его будущий товарищ себя в зеркале увидел.
Дескать, пошел Влад первый раз самостоятельно в сортир. В тот же день, что с постели встал. По стеночке, осторожненько так. Ну, пошел и пошел ему же, Митьке, работы меньше. Через какое-то время, уж он не помнит через какое точно, но недолгое, раздается из сортира грохот и звон стекла. Будто, блин, осколок какой шальной на десятом витке вокруг Земли в окно залетел! Или чей-то желудок крепче унитаза оказался! Ну, он, Митька, дверь-то открывает, а там Влад стоит. Над умывальником склонился, в разбитое зеркало смотрится, пораненный кулак к губам прижимает. Потом оборачивается лицо-то обожженное, в черных шрамах еще и говорит: «Извини, Митя. Я тут со старым приятелем слегка повздорил». Вежливо говорит, даже деликатно. И улыбается так Смех-то смехом, а он, Митька, чуть не обосрался со страху! Это хорошо, что его заклинило полностью, а то бы точно не добежал до толчка!
Жизнь спортзала после того происшествия изменилась. Оставшиеся больные из профессионалов стали постепенно превращаться в любителей. Не все, конечно. Новых тяжелых уже не привозили дней-то сколько прошло! поэтому спортзал мало помалу пустел. Баба Даша там больше не появлялась. Она теперь вроде как присматривала за кладбищем: все к сыну поближе.
Влад некоторое время вместе с Митькой ухаживал за больными. Работа была несложная, просто складывалось ее много. Поменять белье, вынести отходы, разложить лекарства, воды, опять же, натаскать. Конечно, поначалу Митьке все приходилось делать самому Влад лишь запоминал, да помогал чем мог. Потом окреп, стал на равных. Но Митька-то сразу в нем напарника признал. Пройдет, бывало, деловито так. «Ты куда, Митька?» «Да вот, напарнику
В обсуждении причин катастрофы Влад активного участия не принимал. С мужиками в компаниях сиживал, но больше слушал. Так, выстреливал иногда одиночными вопросами. Ему отвечали наперебой. Про то, что трясло так сильно, что тринадцатый бал к шкале Рихтера впору добавлять. Электричества нигде нет, только у кого дизельные да бензиновые генераторы, и то надолго ли топлива хватит. А сумерки, говорят, по всей Землей такие. И связи никакой из-за электричества, да и радиация опять же. Ну, и само собой, в наибольшей цене еда, потому как питаются все из запасов только. Рыбу в заливе нет, никто не ловит. А дамбу смыло, и все что там понастроили, разумеется, тоже Влад слушал, кивал, потом полдня ходил закусив губу. Через неделю, видимо решив, что достаточно окреп, записался в экспедицию в город.
Лучше всех про те дни рассказывал, конечно же, Митька. Особенно ему нравилось излагать историю о том, как он своему напарнику мысль про Москву подкинул. Ну, будто бы как-то раз сидели они, стираные бинты сматывали да болтали в пол языка. Чего-то про Дворшина вспомнили. И Влад такой: «Эх, знать бы, где такие вот главные сидят». Хоть и крепким словцом, но задумчиво так это сказал, а у самого руки быстро-быстро работу делают. Тут Митька возьми да и бряки: «Где-где! Ясное дело в Москве!» И как услышал это Влад так уткнулся глазами в одну точку и надолго крутить бинты перестал. Ну, Митька видит перегиб небольшой с истиной-то простецкой вышел! Он давай назад отыгрывать: что не в одной Москве безумцы-то законспирированные окопались, их и в Америке, должно быть, хватает, но только среди американцев свои бабы Даши найтись должны не станем же мы им и здесь гуманитарную помощь оказывать Уж впускал в себя Влад эти новые слова или нет, но вдруг вздохнул он да вроде как итог всему разом-то и подвел: «В Москве, говоришь? Что ж, значит в Москве!» Ну, и больше на эту тему ни-ни. Только на следующий день, будто так промежду прочим, спрашивает: «А не можешь ли ты мне, Митя, ботинки покрепче достать?». Оно, само собой, ботинки-то не проблема. Но через день он опять, тихонько: «Надо бы мне, Митя, нож хороший» Так что когда Влад в экспедицию в город напросился, у него за спиной уже целый вещмешок был. Наташа-то этот вещмешок сразу заприметила. Правда, не сказала ничего. Да. Она вообще с Владом не разговаривала почти. Так, по мелочам, где что лежит, да что сделать надо, а по серьезному ни разу. Нет, пара-то они уж на редкость подходящая чего сказать друг другу у них очень даже было! Но просто тогда все еще с болью жили, да и с надеждой, у каждого своей. Поэтому они так молчком все и только глядели. Хотя Наташа сразу поняла, что Влад уйдет. Женщины ведь чувствуют, тем более она Да только он, Митька, думает, что дело тут в другом. В чем? А в том! Что тесно им было здесь. Владу с Наташей-то. Правда-правда! Такие люди один на сто километров находиться должны. Чтобы многие к ним примкнуть могли. А ближе нет, если ближе, то им не размахнуться: вроде как ужиматься приходится даже самим неуютно Митька-то все знает. Точно! Он же еще со школы краевед!
Глава 11
Первоначально, сразу после катастрофы, целью экспедиций было спасение пострадавших. Большие группы, состоящие из самых разных людей, прочесывали город. Искали среди развалин раненых, доставляли их на берег залива, отправляли баркасом на базу. Но с какого-то момента живых под завалами уже не находили. Поэтому теперь в город шли в основном для того, чтобы замерить уровень радиации и отобрать пробы воды. Ну и, конечно, в тайной надежде на чудо с чьей-либо стороны!
План экспедиции был прост. Отряд из двенадцати человек три группы, по четыре человека в каждой выдвигается к Финскому заливу. В районе бывшего Высокинского озера ночевка. На рассвете следующего дня погрузка на баркас и отплытие. Затем около двух часов ходу по заливу до Парка трехсотлетия Петербурга. Там первая группа высаживается и направляется в северную часть города. Вторая группа доставляется на Васильевский остров, проходит по нему и через Петроградскую сторону двигается к Малой Охте. Наконец, третья группа высаживается в Угольной гавани, после чего баркас возвращается и встает на якорь против Васильевского острова там, где все должны собраться к вечеру второго дня.