Исповедь палача

Меркушев Арсений Викторович

— И?

— Она девочка умная и решила осмотреть мою комнату. — Человек замолкает. Видно, что следующие слова ему даются нелегко. — Полстакана ртути под моей кроватью. Под досками — сразу и не увидишь.

Наверное, стоит сказать, что я тебе должен.

— Наверное…

— Почему ты вчера отказался от ужина?

— Потому что ты окончил допрос во взвинченном состоянии и мне не дали обеда.

— Ты видишь тут связь?

— Прямую. Ты мог вынести свой вердикт уже вчера, а голод притупляет

мозг, который не обратит внимание на то, что вечерняя похлебка горчит больше обычного.

— Умный. Догадался… Меня можно вылечить или уже все?

— Не знаю. Химии, как я понимаю, у вас уже нет, а продуктами, нужной диетой — можно попробовать остановить процесс распада, сохранить то, что есть, и даже кое-что вернуть. Немного, правда.

— Какими продуктами?

— Я бы кормил тебя клубникой, малиной, черникой. Не помешают яблочки. Картошка с кинзой, а еще…

Его прерывает смех. Болезненный нездоровый смех.

— Кажется, я нашел себе нового медикуса. Хотя и временного.

— А что со старым?

— Он ушел.

— Сбежал?

— Он ушел. Мы не звери, я тебе уже тебе говорил. И когда люди преподобного Симеона приперли нашего медикуса к стенке — он рассказал все что знал. И ему дали возможность уйти — тихо и настолько безболезненно, насколько он сам смог себе обеспечить.

Так что поживешь пока у меня. Поскольку медикуса у меня больше нет — будешь меня лечить ты. А дальше глянем, куда тебя пристроить. Я поручился за тебе. А ты постараешься вытянуть меня.

— Но я не доктор. Я ж душегуб, как ты сам сказал.

— Но ты за один день сумел предотвратить два отравления: не дал окончательно укокошить меня, и не дал мне поступить опрометчиво. Вряд ли какой медикус Обители имеет такой рекорд. Я сумею вытянуть и пристроить тебя, если я буду жив. Поэтому уж постарайся…

— Как я понимаю, моего согласия тут не требуется?

— Можешь отказаться, но ты ведь не будешь отказываться от еды вечно?

— Это был риторический вопрос. Есть еще, какие-то условия?

— Нет, в принципе. Разве что…Ты крещенный?

— Нет.

— Ну, вот и первое что тебе надо сделать — это принять истину Пророков и новое имя.

— Имя?

— Да, имя. Старых имен у нас нет. Они были только у Пророков, но с их приходом началась новая эра. А новая эра — новые имена. Так сказал пророк Гутман.

— И как меня будут звать?

— Я еще об этом не думал. Но если ты будешь жить у меня в доме, и я взял за тебя ответственность. Думаю имя Домиций, то есть живущий в доме, одомашненный, тебе подойдет.

Да, однозначно! Ты будешь Домицием!

Настоящее. Где то …Или нигде…

Знаешь, дядя Яша, а ведь кое-кто из братьев Ордена до сих пор судачит — почему это внучка первозванной Магды упокоена поодаль от всех, образно выражаясь — за кладбищенской

оградой. Словно она наказана за что-то уже после смерти. Ведь все они — и пророки, и равноапостольные, и первозванные лежат в рощице, под сенью деревьев. Хорошее место — прохладное, солнце не печет, можно прийти на могилу своего тезки и раздавить кувшин пива во спасение своей души и во славу Божью. И лишь одна моя девочка — поодаль, на самой вершине взгорка.

Одни говорят, что так ее наказали иерархи после смерти за связь со мной, другие списывают на мою злую и больную волю, а третьи винят во всем лично Маркуса, который не простил, что она легла с пришлым без его братского благословения.

Так я тебе расскажу. Правду знают только наш святоша, Я, да возможно еще кое о чем догадываются еще две — один из наших, а второй — художник из Технарей.

Она ведь была действительно очень красивая девочка. Так что да, байки про красавицу и чудовище не врут. Тем более что она осталась навсегда молодой и красивой, а я и в юности то Аполлоном не был, а сейчас….

Да, красивая она и была и… И, нет, не своенравная, не балованная. Правильнее сказать — целеустремленная. В ее устах слово ХОЧУ — превращалось в слово ЖЕЛАЮ. Поверь — тут есть разница в коннотациях.

Я желаю этого, а значит так и будет, часто говорила моя Алечка.

И ее желания имели свойство исполняться. Но, что важно, дядя Яша, она всегда знала, что за все надо платить. И за сбычу мечт тоже. И платила.

Алечка не была из Пророков по прямой линии, хотя ее бабка Магда Яблуневская была из Первозванных. Как и ее брат Маркус.

Знаешь, дядя Яша, сколько счастья мне отмерила жизнь? Полтора года. Дядя Яша — ты даже не представляешь как это мало …и как много. Это ведь как в раю побывать — любой срок коротким кажется, но как его покинешь — так весь срок, что остался — только это и вспоминаешь.

Ей нельзя было иметь детей — что-то в костях там у нее было неправильно, а кесарево в наших условиях — не самый лучший выход. В половине случаев — смерть. Так ей сказал Маркус, так сказал лучший медикус Обители Веры, и так ей сказал я.

Ведь само слово кесарево сечение знаешь, что когда то означало? — А означало это — процедуру извлечения живого ребенка из уже мертвой матери.

Она нас тогда выслушала, приняла к сведению, и сделала по-своему. Ребенка она хотела. Не желала быть пустоцветом. Я желаю, я получаю, я плачу за полученное. И заплатила. Жизнью.

Ее последние слова слышали лишь я, да Маркус. «Не жалею…» — прошептал она тогда. И умерла.

Думаю, если бы Маркус заранее знал о ее решении — он возможно бы меня оскопил. С чувством вины и пониманием совершаемого греха, но оскопил бы. Любил он Алю, да и сейчас любит. Как и я.