Исповедь палача
Шрифт:
Тень знала что будет дальше — выкинутая из-за спины рука со сталью, которая молнией пролетит через комнату и вопьется ему в пах, или в живот, или горло. Не убьет сразу, но обездвижит или затруднит бегство. Если попадет. А ведь может и не попасть?! Или попасть, но не на смерть!
Как утопающий цепляется за соломинку, он притянул к себе дневник Господина и прижал талмуд к животу, в последней надежде, что несколько десятков страниц бумаги защитят его от ножа.
Но нет. Они смотрят друг на друга. И стальная рыбка смерти, из за спины преподобного, все не летит, и не летит в сторону
Наконец, словно приняв какое-то решение, преподобный Сервус первым делает шаг назад и сам закрывает дверь. А еще через мгновение из окна второго этажа практически бесшумно выпадает фигура, и, после приземления, прихрамывая, исчезает в ночи.
Через несколько часов, когда уже начинает светать Иеремия прекращает бежать прочь от Обители Веры. Он знал, что ему попало в руки и знал, что это надо сжечь.
Личный дневник Господина. Именно что личный. И Сегодня эта книжка сгорит, потому что нельзя допустить что бы кто то ее прочел.
А еще он, Иеремия, сейчас предаст Человека.
Можно ли предавать из любви? Теперь Иеремия знал ответ — можно, а иногда и нужно.
Человек умирал, а Иеремия хотел успеть понять его до конца, до того момента, как где то вдалеке прекратиться биться его сердца и остановится дыхание.
Старую книгу «Библию» и комментарии к ней известные как «Завет Пророков» братья и святые отцы читали, что бы познать Бога.
Толстая книга тоже была носителем сокровенного — это был личный дневник Господина. Дочитав его Иеремия, наконец, понял, что пытался разглядеть в его лице Господин. А еще понял, что познал дьявола.
Когда полуденные лучи солнца доползли до столешницы Человека, уже не заваленной бумагами, а забрызганной кровью и уставленной инструментами медикуса, произошло сразу несколько событий.
Из просверленной в трех местах головы человека, хрипящей куклой лежавшего на столе, как то быстро и незаметно выскользнул сгусток сукровицы. И практически одновременно с этим больной глубоко вздохнул и впал в спасительное беспамятство. Дыхание его неожиданно успокоилось и стало ровным.
А в десятке километров от Цитадели на дне небольшого каменного распадка вспыхнул небольшой костер. Он горел недолго — буквально пол-свечи, ровно столько понадобилось, что бы сжечь полторы сотни страниц рукописного текста.
Когда огонь погас окончательно, а пепел был развеян, Иеремия зашагал прочь. Его путь шел к 7-й Цитадели и к зловещему отцу Домицию. Он хотел взглянуть в глаза своему дьяволу.
Продолжение «Дьявол и Иеремия». Две недели спустя.
Он смотрит на меня, а я на него. Его взгляд. Спокойный? Уверенный? Не, не такой, а какой еще — не знаю. Но так смотрят не часто, а уж во взглядах я разбираюсь.
«Люк, я твой отец» — замечательная фраза, но только не в этом случае. Этот и так уже знаете кто кому тетка.
С чего же он начнет? С обличения, с вопросов, со слез? Если да, то я буду разочарован. Разочарован, потому что это предсказуемо. Не люблю предсказуемости.
Но нет, мальчик начинает правильно. Мне это уже нравиться.
– Знаешь, отец Домиций, как можно быстро прочистить желудок, если
— Знаю.
— Я всегда подозревал, что у меня есть враг. Враг, который хочет если и не моей смерти, то уж точно моих страданий. С самого детства подозревал, но не знал кто. Догадывался. Это да! Но каждый раз моя догадка оказывалась ложной. Мать Агнежка, Отец Мауриций, Брат Савус…один их них мне вредил, но кто — до сих пор не знаю.
— Ты научился подозревать не доверять.
— Да. Всех. Постоянно. И это твоя работа.
— Моя, и не только моя. И даже не столько моя, сколько матери Агнежки, — вечная ей память, редкой доброты был человек. И покойного Мауриция, и Савуса. Ты с детства учился, тренировал ум, но этот урок ты так и не сдал. Почему ты решил что — он, твой враг и погубитель, что подбрасывал тебе фальшивые подсказки на экзаменах и пауков в башмаки — один из трех, а не все трое? Маловероятно? — Да! Но вероятность не нулевая. А значит возможная.
— Но зачем вы это делали?
– Маркус хотел что бы после его смерти, бразды правления принял человек надежный, подготовленный — свой человек. Тот, кто продолжит его курс, а не будет ломать хребет змее. Ну…например сын его сестры — его племянник.
— И? Только то из-за этого? Не верю!
— «Основная добродетель гражданина есть недоверие» — Максимилиан Робеспьер. Хорошо, что ты сомневаешься…
– Кто это такой это Пьер?
— Да не важно. Слушай внимательно, — делаю паузу и продолжаю, — Лет 20 назад его преподобие Маркус — Добрый потерял все волосы и способность иметь детей.
— Радиация?
— Ну, зачем же все так сложно. Просто с пару десятков градусников разбитых под его кроватью. Его преподобне, тогда, правда, еще не совсем и преподобие, а просто один из Иеерархов, слишком верил людям, слишком доверял. И поплатился за свое доверие. А своего племянника он так постарался вылечить от подобного недуга — от доверчивости и неосмотрительности.
И вот еще что я тебе скажу. Так уж повелось, что глава Ордена имеет к своему имени приставку. Традиция, понимаешь. Гутман-основатель, Феодор-продолжатель, Симеон-острожный, Маркус-Добрый.
Знаешь, почему Маркуса еще при жизни прозвали Добрым? — Не дожидаюсь ответа, продолжаю. — Потому что во имя победы добра он зачморит любое зло. И переступит через кого угодно. Даже через себя. Нет! В первую очередь через себя. И через нас тоже. Когда его отравили, тебя еще и в проекте то не было.
— В чем? — Не важно. Тебя еще на свете не было. И я твою маму только встретил. А сам Маркус, тогда еще лишь кандидат на должность Преподобного, один из нескольких претендентов, лежал, блевал, терял волосы, и …нет, мужчиной он остался, но вот способность зачинать жизнь — потерял именно тогда. А когда пришел в себя, выяснил, что его шансы стать Преподобным существенно выросли. Выборы достойнейшего тогда подзатянулись. И очень многим был удобен больной евнух во главе Ордена который вот-вот и уйдет со своего поста Преподобного на окончательное повышение.