Исповедь послушницы (сборник)
Шрифт:
То, что имело жесткие границы, внезапно утратило их, и одновременно нечто другое, огромное и расплывчатое, сузилось и приобрело конкретные очертания.
– Удивительно, – сказал Рамон, вторя своим мыслям, – все, что прежде представлялось таким важным, вдруг куда-то отодвинулось и отчасти утратило смысл.
Катарина поняла, о чем он.
– Я тоже много рассуждала о высоком, о Небе, о служении Господу, особенно когда говорила с отцом. А сейчас думаю совсем о другом.
Она вздохнула и склонила голову на плечо, говоря себе, что, наверное,
– Устали? – спросил Рамон.
– Немного.
– Ложитесь. Уже поздно.
– А вы?
– Буду сидеть у окна. Нужно наблюдать, не поднимется ли вода.
– Не поднимется, – спокойно произнесла Катарина. – Вам тоже нужно отдохнуть. Вы до сих пор сидите в мокрой одежде. Кровать большая, в ней хватит места двоим.
Рамон пристально посмотрел на нее. Его взгляд был непроницаем и задумчив; казалось, он давно и мучительно размышляет над пугающей и нелепой головоломкой. Он резко встал, подошел к буфету и налил себе вина. Тем временем Катарина прошла в спальню.
Когда Рамон вошел следом за ней, девушка уже лежала у стены, на самом краешке кровати, отвернувшись и укрывшись с головой: он видел только кончики ее волос на пышно взбитой подушке.
Несколько секунд Рамон слушал биение своего сердца, а потом, внезапно решившись, разделся и лег, поспешно натянув на себя покрывало.
Катарина медленно повернулась, и он увидел ее блестящие глаза и пылающее лицо. Она загадочно улыбнулась, а потом сказала:
– Теперь вы не священник!
Рамон хотел ответить, что остался тем, кем был, – с души не сорвешь покровы! – но промолчал. Он слишком хорошо ощущал власть чего-то такого, о чем прежде не задумывался.
Чистые простыни холодили тело, но лоб его пылал, как в огне.
– Вы мучаете меня, Катарина!
– Почему? – грустно спросила она.
– Потому что я люблю вас, люблю так сильно, что почти не помню себя, и в то же время не смею прикоснуться к вам. Вы кажетесь мне счастливым видением, которое может растаять в одну секунду!
Он произнес это на одном дыхании, и девушка поняла, что победила в тайной и долгой борьбе, потому что Рамон уже не говорил, что он священник, монах, приор и боится Божьего гнева или людского суда. Теперь он страшился куда более опасного врага – безответности.
– Я тоже люблю вас, Рамон, и разрешаю вам прикоснуться ко мне. Я не растаю!
– Вы не боитесь? – прошептал он.
– Нет. Самое страшное для меня – это разлука с вами. Но если вы ко мне прикоснетесь, быть может, мы не расстанемся.
Она рассуждала, как рассуждали и будут рассуждать тысячи женщин до и после нее. Она хотела привязать его к себе тайными и опасными узами, о власти которых мало что знала, стремилась оставить в его душе и на его плоти невидимую печать обладания.
Рамон замер. Вот они, врата, через которые можно войти в сон, какой затем превратится в явь! Он уже знал, что не устоит. Бог не даровал ему
Он не просто прикоснулся к Катарине, он приник к ней с неодолимой страстной силой, застонав от наслаждения. Он внимал дрожи ее тела, ловил ее дыхание, с трепетным восторгом впивался взглядом в ее лицо.
Катарина испугалась, впервые оказавшись столь близко к мужчине, но ей были приятны стыдливые, робкие и нежные ласки Рамона, и понемногу она успокоилась, а потом ее тело охватил жар, и она все увереннее и смелее отвечала на его поцелуи. Когда он осторожно соединился с ней, Катарина тихо ахнула, но Рамон лишь сильнее прижал ее к себе и продолжил безумный и сладкий путь в неизведанное.
Потом они замерли, обнявшись, потрясенные и обессиленные случившимся, и Рамон почувствовал, что по щекам Катарины текут слезы.
– Что с тобой?!
Она прошептала со страстной тоской и отчаянием:
– Неужели с нами случится то, что случилось с Абеляром и Элоизой?! Неужели мы расстанемся?!
– Клянусь, мы никогда не расстанемся! – пылко произнес Рамон. – Отныне мы всегда будем вместе!
– А Церковь? – робко напомнила Катарина.
– Что она мне дала? – ожесточенно и с вызовом проговорил он. – Бесконечные терзания и ненужные победы над собой? А ты подарила мне настоящую человеческую любовь.
Она счастливо засмеялась.
– Я просила тебя стать моим духовным учителем, а на самом деле ты научил меня…
– Я? – Он нежно приник к ней. – Возможно, в это трудно поверить, но прежде я тоже никогда этого не делал.
– Сколько тебе лет, Рамон?
– Двадцать шесть. Я дал обет целомудрия еще в ранней юности.
– Теперь ты его нарушил.
– Не надо об этом, – попросил он, – я хочу говорить и думать только о нашем будущем.
– И что ты о нем думаешь? – с надеждой прошептала она.
– Я уверен, – твердо произнес Рамон, – что мы будем счастливы.
В это время мимо дома, где они в столь непостижимо короткий срок свили любовное гнездышко, проплывала большая крепкая лодка, на корме которой стояли Пауль Торн и Эрнан Монкада. Пауль был в отчаянии.
– Я чувствую, Кэти мертва и лежит где-то на дне! Как могло случиться, что она исчезла, одна-единственная из всех послушниц! Никогда себе не прощу, что пошел на поводу у Эльзы и отправил дочь в монастырь!
Эрнан пытался его успокоить.
– Не волнуйтесь. Я думаю, что она жива и мы ее найдем. Как только восстановят дамбы и вода уйдет, я подниму на ноги весь город, и сеньорита Катарина отыщется. Полагаю, она сильно испугалась и попросту сбежала из монастыря.
Пауль покачал головой.
– Одна?! Да она шесть лет не выходила из стен обители!
Эрнан промолчал. Его одолевали тревожные мысли. Если девушка так же красива, как ее мать на портрете, мятежники вполне могли увести ее с собой. И все-таки он не терял надежды.