Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза

Томас М.

Влияние этой веры на мою жизнь дома трудно переоценить. По большей части позитивное правосудие работало в нашей семье так же надежно, как автомат по продаже жевательной резинки. Если я бросаю в автомат монету, то получаю резинку. Надо просто найти оптимальное соотношение между доходом и затраченным трудом (чтобы по возможности приблизить его к эффективности и доходности воровства) и, невзирая на скуку, держаться этой стратегии. В отличие от сестер и братьев, которые по своим естественным склонностям предпочитали одни занятия и вещи другим, я в своих действиях всегда руководствовалась холодным расчетом цены и результата. Например, мой брат Джим ненавидел уроки музыки, хотя среди нас был самым одаренным. Чтобы как-то его стимулировать, мама сказала, что мы будем получать по пять центов за каждое повторение песни, которую в тот момент разучивали. У меня нет природной склонности, а тем более любви к музыке, но я могла часами напролет механически проигрывать одну и ту же мелодию,

подсчитывая в уме, куда потрачу полученные деньги.

Мормоны склонны к великому милосердию. Каждую весну и осень мы собирались у телевизора и смотрели по спутнику полугодовую общую конференцию Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, на которой выступали вновь избранные старшие священники. Одним из моих любимых выступающих был нынешний президент Церкви Томас Монсон. Он всегда рассказывал увлекательные истории о вдовах и сиротах и о безграничной милости Божьей. Смысл выступлений был ясен: Бог любит вдов и сирот и также пламенно любит и меня.

Но как быть с грешниками? В сообществе мормонов с грехом нет проблем. Все люди грешники. На самом деле все и все время говорят только об этом, маскируя грех рассуждениями об испытаниях и искушениях, выпадающих в течение жизни. Каждый раз, слыша в церкви подобные рассуждения, я принималась осматриваться по сторонам, разглядывая прихожан и воображая себе их двойную жизнь с грязными делишками и страстью к насилию. Я никогда не чувствовала себя вне греха. Я и сейчас этого не чувствую.

Все оступаются, потому что нет совершенных людей; именно поэтому необходимо милосердие, для того оно и предназначено. Проблема возникает, когда ошибки начинают регулярно повторяться, но это меня не касается. Можно, конечно, сказать, что постоянным стремлением к манипуляциям, уничижая и сокрушая людей, я все время нарушаю идею, что надо делать другим то, что ты хочешь, чтобы делали тебе. Дело в том, что у меня нет проблем с людьми, старающимися в ответ сокрушить меня. По моему мнению, в этом нет ничего личного – только бизнес. Мы все боремся друг с другом за влияние и власть. Если я, допустим, владелица закусочной, то расстроюсь ли я, если кто-то откроет такую же закусочную через дорогу от моей? Возможно, почувствую раздражение, но в нем не будет ничего личного. Я не стану ненавидеть владельца новой закусочной. Я пожелаю ему всяческих неприятностей, но не потому, что испытываю к нему личную неприязнь. Просто он вмешается в мою игру, и мне это не понравится, потому что я привыкла играть на своем поле только по своим правилам, не допуская чужаков. Я буду стремиться лишить соперника власти, достоинства и независимости. При этом я не вижу в таком подходе ничего безнравственного или аморального. Человек волен выбирать сам: либо подчиниться моему контролю, либо нести ответственность за все последствия отказа. Наверное, Бог мыслит такими же категориями. Наверное, поэтому Он подчас убивает детей – для вразумления непокорных. Для меня самым большим камнем преткновения в мормонской вере была «божественная скорбь». Библия различает божественную и мирскую скорбь. В детстве меня учили, что мирская скорбь – печаль в связи с тем, что тебя поймали, а божественная – печаль оттого, что ты заблудился и сбился с пути. Божественная скорбь меняет будущее поведение: «Чтобы ты печалился на божественный манер, чтобы печаль твоя сделала тебя осмотрительным». Божественная скорбь – предтеча раскаяния, а раскаяние – ключ к божественному милосердию. Моя проблема в том, что я, как мне думается, никогда не испытывала божественной печали. Совершая дурной поступок, я волнуюсь за его духовные последствия и за возможность кармического возмездия, как беспокоюсь о последствиях, например, неправильной парковки, которая повлечет за собой либо штраф, либо эвакуацию. Достаточно ли такого переживания, я не знаю.

Религия в некоторых отношениях – удобный инструмент оправдания моей эксцентричности, прикрытие, за которым можно спрятать мои социопатические черты. Я привыкла прятаться от прямых взглядов. Я могу говорить безнравственные вещи, потому что это не вредит имиджу доброго человека. Я могу нарушать одобряемые обществом правила поведения, потому что религиозное воспитание сделало меня непривычной к условиям остального мира, не исповедующего мою религию. Я могу воспользоваться невинностью и терпимостью мормонов, обусловленными убеждением, что «все мы Божьи дети»:

Мы считаем представителей рода человеческого – бывших, настоящих и грядущих – бессмертными существами, чье спасение – наше призвание, ради которого явились мы в этот мир. Мы посвятим себя этому подвигу, широкому, как вечность, и глубокому, как божественная любовь, не жалея сил, отныне и до века.

Недаром Солт-Лейк-Сити привлекает всех жуликов мира: мормоны хотят видеть в человеке самое лучшее, невзирая на очевидные доказательства противоположного.

После окончания школы я посещала Университет Бригама Янга. Тамошние студенты еще более доверчивы, чем средние мормоны, и поэтому

мне открылось море возможностей для всяческого мошенничества. Я начала мошенничать с мнимыми потерями. Например, говорила, что потеряла учебник биологии для первого курса, а потом шла в букинистический магазин и продавала его. Или обнаруживала на стоянке не пристегнутый цепью велосипед. Если он стоял без движения несколько дней, то я приходила к выводу, что он никому не нужен, и забирала себе. Кто нашел, того и вещь, правда?

Я совершала эти поступки не потому, что они асоциальны, – я вообще не считала их асоциальными. Они делали жизнь осмысленной. Меня сильно раздражала заботливость, с какой люди относятся друг к другу в Юте. Такое поведение казалось совершенно неэффективным. Люди тормозили на перекрестках и останавливались в нерешительности. С одной стороны, дорожные правила гласят: тот, кто первым остановился на перекрестке, должен и первым начать движение. Но люди не всегда следуют правилам. Они считают маневр на дороге моральной проблемой и каждый раз решают ее заново. Сидя за рулем и в отчаянии наблюдая, как люди машут друг другу руками, уступая дорогу, я старалась понять, что происходит у них в головах. Наверное, они думают: я, конечно, имею право проехать первым, но, может быть, тот человек торопится больше, чем я? Но ведь если я имею право проехать первой, то это не значит, что я совершаю что-то постыдное. В результате на перекрестках часто возникала путаница, так как предсказуемостью жертвовали в пользу праведности. Люди стараются превзойти друг друга в доброте, и это приводит к абсурдным ситуациям. Думаю, это совсем не по-божески. Бог не станет отказываться от преимуществ без всякой на то причины. Бог будет культивировать свою власть, как это делаю я.

Вот почему я чувствовала себя в Юте не в своей тарелке. С одной стороны, меня окружали самые милые, самые заботливые люди, каких я только встречала в жизни. Целый семестр я посещала занятия по курсу Нового Завета (каждый студент Университета Бригама Янга должен сдать 14 зачетов по религии, чтобы получить диплом). Один из профессоров спросил студента: «Как вы поступите, если я сделаю вот это?» С этими словами он подошел к студенту и сделал вид, что дает ему пощечину. Студент немедленно повернул голову, подставляя другую щеку. Я была потрясена. Я понимала, что это было буквальное следование Писанию, но стоило ли доводить религиозность до абсурда? До меня вдруг дошло, что моими мишенями становятся такие же люди, как этот студент, что, когда я ворую их книги, они без рассуждений подставляют мне другую щеку и позволяют воровать у них и велосипеды. Кто они – жертвы с промытыми мозгами? Кто я – воплощение зла? Или мы просто находимся на противоположных полюсах, необходимых для сохранения равновесия в мире?

Доктрина мормонов гласит, что в каждой вещи заложена противоречивость; без нее невозможны ни праведность и греховность, ни святость и нищета духа, ни добро и зло. Без антагонизма «нет Бога». Самая большая противоположность в мормонской вере – Люцифер, ставший впоследствии Сатаной. У Сатаны очень интересная и поучительная история. Он был рожден как духовное дитя Бога до появления смертных. Он наш духовный брат и считался самой яркой звездой на небосклоне божественного царства, но он восстал и был низвергнут, став необходимой противоположностью. Это очень хорошо для Бога, потому что для исполнения замысла Ему нужен был злодей: «Человек не может действовать самостоятельно, если его не соблазняет кто-то другой». Так как насчет Люцифера? Когда я впервые услышала о нем в воскресной школе, то подумала, что он очень удобный для Бога козел отпущения. Уж не сам ли Бог подстрекнул Люцифера к бунту? Или, быть может, заключил с ним тайную сделку? Или Бог сотворил Люцифера специально для этой цели? Библия мормонов гласит: «…существует Бог, и он сотворил все вещи, вещи, которые действуют сами, и вещи, на которые действуют другие». Был ли Люцифер создан, чтобы действовать, а не чтобы подвергаться воздействиям? Как и я, например?

Я начала совершать хитроумные кражи в ночных магазинах университета. Подруга рассказала мне о программе льготной продажи пакетов с обедами для студентов. Это было золотое дно. За пару семестров я заработала больше тысячи долларов. Сначала я складывала эти пакеты дома, как некогда библиотечные книги. В конце концов я стала раздавать еду, разыгрывая бескорыстие и щедрость. Я делала это не из-за денег (я была на полном обеспечении) и даже не для того, чтобы взбодриться от совершения чего-то греховного, ибо искренне не считала это грехом. Я не боялась, что меня поймают, потому что вообще не учитывала такую возможность. Теперь, когда я думаю, зачем мне это было надо, мне кажется, что окружающая праведность создала вакуум, в него меня и засосало. Мы все – звенья пищевой цепочки, а так как студенты уже выбрали себе место в самом ее начале – роль жертв, то единственное место, какое осталось, – в конце цепочки или, если угодно, на верхних ступенях лестницы. Я никогда не задумывалась о праведности или греховности своих действий, как не задумывается акула, пожирая своих жертв. Не я создала пищевую цепочку; ее создал Бог. Я не просила оставлять мне место наверху; оно досталось мне само.