Исправление настоящего
Шрифт:
— Стой, твою мать, — орет по внутренней связи он своему механику, отключаясь от внешней, — ослеп что ли, куда прешь, не видишь?
— Куда пру? — не понимает тот командира. — Куда надо, туда и пру, духов давить еду.
Но команду все же выполняет и тормозит, пристально всматриваясь в зеленоватую мглу через стекла прибора ночного видения. Танк накренился «хоботом» вперед, пара метров всего еще по инерции, дергается и, качнувшись, застывает как памятник воинам-победителям на пустом месте. Резкий и сильный удар ладонью по ручке люка над головой и вот взводный уже спешит наверх, впуская внутрь башни холодный
— Кроха, ты откуда здесь? — приседает он на корточки перед девчушкой в пуховом платке, обмотанном крест-накрест через мальчишеское пальтишко, прижимающую испуганно к груди дешевую Барби. — Здесь нельзя, иди домой, девочка, здесь взрослые дяди воюют.
В ответ только расширенные от ужаса зрачки ребенка. Убивающее в ответ молчание… смерти.
— Командир, поехали, — орет ему вне себя от злости обалдевший механик, тоже высунувшийся из люка, — разнесут же в клочья, отбрось ее в сторону на хрен и…
И это было, пожалуй, последнее, что его командир еще успел услышать, сраженный насмерть снайперской пулей. Все случилось так быстро и не больно, что мальчишка в погонах даже и понять ничего не успел, как сидел на корточках, так и завалился мертвый на девчушку с навечно застывшим в своих светлых глазах удивлением. И уже в следующее мгновение огневую позицию снайпера накрыли выстрелом из гранатомета, до чего нашему лейтенанту не было уже вообще никакого дела. Ему вообще уже не было дела ни до чего.
Глава 35
Все же удивительная до чертиков вещь — память, всего лишь одно незначительное упоминание о гранатомете и вот один из героев этого повествования уже снова на войне. Защемило и заныло в груди.
— Устал я, — произнес спокойно Погорел, взглянув на Ивана.
— Ты не устал, а засиделся в своей упакованной жизни, — возразил Иван. — Вот черт тебя и приметил, чтобы ты понял, зачем явился в этот мир.
— Тачки тырить, понятно, — скривился Погорел.
— Хоть бы и так, если в этом твое предназначение. Кстати, о птичках, вспомнил я, где эту чуму видел, что на тебя возле подъезда наехала со своей братвой, — без всякого перехода заявил вдруг он. — Весь город ее полуголыми фотками увешен. Она снималась еще в фильме про чернокопателей, докопавшихся до второй мировой.
— Не смотрел.
— Все равно бы не узнал, столько на лице штукатурки, что…
— Посмотрел бы я на тебя после того, как тебя фурой переехало.
— Мне бы такую жизнь, — улыбнулся Иван, — чтобы знаменитости сами поджидали возле подъезда. А всего-то и надо было — оказаться не в то время да еще и не в том месте. Эта краля и была той исчезнувшей с места аварии сучкой, катившей подшофе на своем кабриолетике со съемок и не справилась с управлением. Потому и смылась, а тебя теперь делают крайним, чтобы ей самой не отвечать по всей строгости нашего продажного закона. Знаменитости из принципа ни за что не отвечают. Взять ту же Василькову из министерства обороны, много она за что ответила?
— Придет время и ответит, не все деньги решают.
— Наивняк, — рассмеялся Иван, — до седин дожился, а все верит в высшую справедливость.
— Да ладно…
— Вот тебе и ладно. Драматург Разинский на своем джипе в лоб протаранил молодую девицу на ее скорлупке, валил по встречке, он сидит? Смех в зале… А вот тебя обязательно посадят, хоть ты сто раз не принимал участия в той аварии.
— И что? — уставился на него Погорел.
— Ничего, — пожал плечами Иван, — не хочешь угонять эту железяку, что я предлагаю, давай угоним у этой актриски, мне все равно, а подстроим так, будто это твои вымогатели ее у нее стащили? Натворила делов, пусть отвечает по всей строгости нашего дикого закона. Не дадим улизнуть преступнице от закона, пусть она хоть трижды будет двоюродной сестрой жены этого, как его…
— Ты знаешь, где ее тачка? — удивился Погорел.
— Знаю, конечно, — усмехнулся Иван. — На помойке…
Глава 36
— И как же мы ее угоним? — спросил он у Ивана, рассматривая в прицел объект предстоящего нападения уже с более возросшим интересом, чем даже еще минуту назад.
— Молча… — ухмыльнулся Иван. — Я сейчас сбегаю за гранатометом, он в машине пылится. Это такая штука, если помнишь, из какой ты в Чечне того снайпера разнес в клочья, детишек использовавшего в своей охоте. Стать целью на войне — плевое дело, хорошо, у того пулька против твоей гранаты мельче калибром оказалась.
— Был бы уже давно там, а не двадцать лет еще как здесь, — устало заметил Погорел, вспомнив давно минувшее. — Не надоело старое ворошить?
— А может это твое старое тогда, сейчас и есть самое, что ни на есть настоящее?
— Да ладно, — отмахнулся бывший гранатометчик. — Не вижу ничего общего, там черное и белое, все ясно и понятно, не размыто безалаберностью мирного сосуществования.
— Вот тебе и «да ладно», — кивнул Иван. — Вся жизнь война, в которой все саперы, выживших не остается. Так вот, сапер, сейчас ты спускайся вниз и чешешь шантажировать охрану. Говоришь, что их лимузин под прицелом, если не дураки, пусть звонят хозяину, те мигом вернут твою телку. А не вернут, от их тачки ручной сборки останутся только рожки да ножки. Нам чужого добра не надо, но и свою бабу мы им тоже не отдадим. А вторым выстрелом мы разнесем их чудный домик в деревне, буренка с поля вернется вся в молоке, а доить-то и некому, во смеху будет.
— Ты как пацан, — скривился Погорел. — За полсотни лет уже перевалил, а все в войнушку играешь.
— Куда уж нам до взрослых, — хмыкнул Иван. — Мы же по-взрослому только в штанишки писаем. У тебя есть другие варианты?
— Других вариантов нет.
— Вот и помалкивай.
Воин засунул прицел в рюкзак, пожалев в очередной раз об утерянном бинокле, и стал застегивать молнию. После чего поднялся с корточек, достал из кармана жевательную резинку и забросил себе в рот две мятные подушечки. Другу не предложил. Почувствовал свежесть во рту, представил, как его зубы покрылись инеем, взглянул на часы, и только после этого продолжил: