Исправление настоящего

Терновский Юрий

— Не перецени себя, можно и нарваться, — произнесла с сомнением Эльза.

— Так все, меняем тему, с организационными вопросами покончено, не вижу радости в глазах, девки… Считайте, что только что мы зарегистрировали новую корпорацию, за что и выпьем. Самая младшая, в магазин марш, я проголодалась до чертиков, водки хочу. Или хотите заняться строевой?

— А с Аликом как? — спросила девица.

— Да никак, — улыбнулась Кира, она же Инга. — Вы же не расписаны, найдем мы тебе жениха, не переживай, плюнь и забудь, ты достойна лучшего.

— Действительно, — кивнула Кэт, все еще не веря в свое счастье, что это исчадие ада в юбке заявилось сюда не за их жизнями, — в конце концов, это же он потащил тебя на чужой праздник жизни,

вот сам пусть и расхлебывает.

— Думаете, ему так будет лучше?

— А ты в этом сомневаешься?! — в один голос воскликнули обе гадюки.

И третья не стала спорить со старшими, в свою очередь, оценив и свое молчание тоже в кругленькую сумму. И это было правильно, когда все вокруг богатеют, чем она хуже!

Москва, третье ноября, осень

Москва, третье ноября, осень.

Снег шел уже третий день и успел хорошенько выбелить все вокруг, включая солидные сосны и крышу того самого особняка в черте города, куда когда-то привезли выписанного из клиники Погорела. Теперь это был частный пансионат всего с одним пациентом, вокруг которого здесь все и крутилось, да и крутилось только потому, что она здесь находилась. Раннее утро, минусовая температура на улице и редкие на снегу отпечатки птичьих лапок. Морозно… Больная позавтракала, уселась в каталку, и ее верный Ежик покатил даму на прогулку. Сухое лицо без косметики, волосы коротко острижены клочьями. Теперь это входила в обязанности ее постоянного сопровождающего, что ему очень нравилось. Ему нравилось ее уродовать, чтобы она никому другому больше не нравилась, а ей было уже все равно, несчастье за красивой прической все равно ведь не спрячешь, а так хоть какое-то для этих двоих раз в две недели было развлечение. На улице было тихо и спокойно, все еще только просыпалось, впрочем в этом лесу всегда было тихо и спокойно, именно поэтому ее сюда и упрятали. Во дворе, закрытом высоким забором от посторонних глаз, она достала маленькую книжицу в потрепанной обложке с изображением скелета, танцующего с брюнеткой и принялась в сто первый раз перечитывать самые интересные места. Особенно ей нравилось читать там, где описывалось, как некая американка сначала вышла замуж за негра, а потом и за миллиардера, которого потом и отправила на тот свет, присвоив себе все его состояние. Это было так похоже на правду, в которую кроме нее и ее Ежика больше никто не верил, что она и сама стала в этом всем давно уже сомневаться, что и к лучшему, нельзя же все время жить одними воспоминаниями. Радоваться надо тому, что есть, через высоченный забор все равно не перепрыгнешь. Да и зачем прыгать, когда она со всех сторон окружена здесь любовью и почитанием, ее так здесь любят, что даже повеситься не дают, сколько раз уже пыталась, кроме Ежика, единственного из всех, кто ее ненавидел. Романчик кто-то прислал ей по почте, чтобы ей было еще хуже, но ошибся, она теперь только этим и жила. Сначала читала, а потом придумывала себе ситуации, в каких могла бы оказаться, если только не оказалась бы здесь. И это было здорово, иначе тоска вообще бы завладела ей всей.

— Скажи, — обратилась она к Ежику, — зачем ты меня тогда спас? Был бы сейчас свободен как ветер в океане, а не томился вместе с сумасшедшей за этим высоченным забором, зачем?

— Бухой был, — честно признался он, — переклинило.

Прошло еще полгода. Стоял чудный майский день, когда ее самый главный надсмотрщик и мучитель с загадочным видом вместо платья и пальто, в чем она обычно гуляла, предложил надеть ей спортивный костюм и кроссовки. Женщина удивилась, но перечить не стала, давно уже смирившись и с этим бомжом и со всем тем, что ее окружало. Любая прихоть ее находила здесь сразу же свое удовлетворение, только бы за забор не стремилась. К ней привозили эстрадных знаменитостей, чтобы те ее веселили, знаменитых актеров, для которых даже построили сцену, чтобы

показывать спектакли. Лишь бы только больная не чувствовала себя ущемленной. И она смерилась с этим, постепенно поверив в то, что и в самом деле сумасшедшая, что было и не удивительно после всего ею пережитого в той фиолетовой комнате, где маньяк над ней издевался как только мог, начиная с того, что просто тушил об нее окурки и заставлял ходить голой, всячески его ублажая, поря при этом нещадно ее ремнем, если она делала что-то не так, как ему хотелось. Так что здесь она находилась почти в раю, из которого просто не могла выбраться, живя на всем готовеньком. А и надо ли было выбираться в поисках какой-то непонятной свободы, когда она и так была свободней многих из тех, кто жил за забором. Не жил, а выживал, еле сводя концы с концами. И вот наконец этот день настал, когда и ей предстояла вкусить этой их свободы, покинув свою золотую клетку.

Ежик подвел ее к хозблоку и предложил пройти внутрь, что вообще не вызвало ни у кого подозрений со стороны. Он и раньше частенько приглашал ее туда, чтобы показать как работают станки и получаются разные деревянные штучки. Так же, как и в прошлые разы, заработал станок и охрана, услышав, как он принялся за работу, снова принялась ковыряться в носу. Спохватились ковыряльщики только через час, когда станок все еще гремел, а пациентка, которая никогда прежде там не задерживалась более двадцати минут, так и не появилась. Тут-то они и поняли, что произошло что-то неладное, скорее всего, псих ее распилил там на кусочки и сейчас просто любовался развешанными на крючках результатами своего кровавого труда. Но то, что они обнаружили, повергло их в ступор. Токарный станок все так же продолжал гудеть, вращая заготовку, но рядом с ним никого не было. Тогда они бросились прочесывать всю территорию, в надежде, что просто не заметили, как парочка отправилась гулять дольше по своему обычному маршруту. Безрезультатно… И только вернувшись обратно в хозблок и очистив его почти от всего хлама, который пришлось вытаскивать на улицу, они и заметили вход в потайной лаз, на рытье которого этот псих потратил больше года, заделавшись мусорщиком. И все только для того, чтобы незаметно выбрасывать землю в мусорные контейнеры, которыми только он и заведовал, никого к ним не подпуская. Копал ночами, чтобы никто не догадался, днем даже близко не подходя к подземному лазу, по которому можно было пробираться только ползком, а это более пятидесяти метров тонкой кишки, которая и вывила через несколько минут мучений наших беглецов к свободе. Далее через парк к дороге, где, поймав такси, деньги у Ежика были, он ведь даже получал зарплату, они и устремились прочь от этого кошмарного места.

— В посольство Америки, — Ежик назвал таксисту адрес, — и как можно скорее. Сунул ему в руку еще тысячу сверху и попросил телефон, чтобы сделать один звонок. Звонок был на один из центральных каналов телевиденья. Сообщив им, куда журналистам в течение ближайшего часа надо подъехать, чтобы оказаться первыми возле мировой сенсации, вернул телефон хозяину и хмуро уставился на свою, все еще не верящую в свое счастье соседку.

— Все, ты свободна.

Кэт, настоящая, а не та, которая под нее так ловко закосила, долго смотрела на своего спасителя, прежде чем задать больше всего сейчас интересующий ее вопрос:

— Ежик, зачем?

— Бухло кончилось, — буркнул он и отвернулся к окну, как всегда, всем недовольный. — Пришлось ночами копать.

— Понятно… А деньги у тебя еще есть, скрытный ты мой?

— Сколько?

— Сколько есть, — пожала она плечами, чувствуя, как слезы заполняют ее глаза, — отдай ему все, они больше тебе не понадобятся. Сто тысяч? Все и отдай, мне по межгороду позвонить надо. — И, взяв трубку, тут же набрала родительский номер во Франции, дождалась, когда ей ответят и тихонько на французском произнесла:

— Ма, это я… Ты меня слышишь? Привет…